Рызенко не разговаривает с охранником, как барин со смердом, ему неинтересно окружать себя ничтожествами, он и так доволен жизнью. Но в этих убогих кабинетах, убеленных густым слоем пыли, обставленных мебельным ломом, даже портреты Путина, кажется, вот-вот заорут: «Чьих холоп будешь?!» И вот нужно идти к Сереже, Валиному племяннику. Сейчас он — визирь и великий князь, и Митина надежда на российское гражданство. Валя — мамина подруга, такая же уборщица, как она. Но Сережа, Сергей Федорович — начальник ПВС и ради тетушки согласен его выслушать.
— Хочешь, я попрошу Валю, она с тобой пойдет?
Еще и это! Как же она не понимает!
Мите не хотелось сегодня ссориться. Он знал наперед, как все будет. Он уйдет. Она крикнет вслед: «Иди, иди! Ох, как тебе с матерью не повезло!» Он остынет через час, но пропадет на месяц. Она позвонит ему на работу, скажет: «Так? просто голос услышать». Будет рассказывать всякую ерунду — как соседка притащила со свалки газовую плиту, хотела в металлолом, а потом ее установили на кухне, и теперь у них еще одна плита. Потом спросит, как ни в чем не бывало, когда он придет. А он скажет: «Не знаю, сейчас некогда», — и, когда повесит трубку, почувствует себя мерзавцем. Приедет к ней прямо со смены, сядет на этот же расшатанный табурет, она сядет на свою раскладушку. Они попробуют говорить о том о сем. Вполне вероятно, снова поцапаются. Он уйдет. Она крикнет ему вслед: «Иди, иди!» — а через месяц позвонит на работу, скажет: «Так? просто голос услышать, соскучилась по голосу», — и болезненный круг замкнется.
— Если бы ты слушал, что тебе мать говорит — хотя бы через раз? да нет, о чем я! Хотя бы каждый десятый раз?
Дверь открылась, и вошел Сашка. Вошел, внимательно посмотрел на Митю своими донельзя косыми синими глазами. Митя глянул в ответ, но косоглазие было настолько сильно, что ему показалось, будто он смотрит меж двух разных людей. На майке красовались свежие отпечатки ладоней. Ему запрещено приходить с грязными руками, вспомнил Митя.
— Привет, Сашок, — оживилась Светлана Ивановна и прикрыла форточку, чтобы не дуло. — Привет, дорогой.
Сашка еще раз вытер руки о майку, показал жестом, будто посыпает что-то чем-то.
— Масла с сахаром?
Он кивнул.
— Сделаем. — Светлана Ивановна вдавила сигарету в пепельницу. — А ты пока руки помой. — И взяла с холодильника мыльницу. — Иди. Давай, давай, вымой по-настоящему.
Сашка мотнул головой — мол, нет, не пойду — и показал ладошки, мокрые и в грязных разводах:
— О!
Он предпочитал не говорить.
— Тогда ничего не получишь.
Сашка нахмурился, постоял в задумчивости, но все-таки взял мыльницу и вышел.