– Зомби! Зомби! Зомби! – оглушительно кричали собравшиеся.
Мари подняла лицо – на губах ее краснела кровь. Ее тело начало ритмично извиваться; ноги, однако, оставались неподвижны, в то время как бедра, колени, талия и плечи изгибались, копируя движения змеи, которая, вытягиваясь и сокращаясь, медленно и постепенно обвивала ее тело, скользя по обнаженным плечам и шее до тех пор, пока треугольная змеиная головка не оказалась у самого лица Мари Лаво. Вытянув раздвоенный язык, змея слизала капли крови со щеки, затем с подбородка и, наконец, с губ колдуньи – все до последней капли.
– Айи! Айи! Вуду-маньян! – вскричала Мари Лаво, все сильнее извиваясь в такт бою барабанов. Она гладила змею, притягивая ее головку к горлу, к груди, в то время как змеиные кольца обвивали ее ноги, ягодицы, дрожащий живот.
– Э! Э! Бомба-э! Э! – кричала колдунья.
Канга-бафи-тэ!
Данга-мунэ-дэ-тэ!
Канга-ду-ки-ли!
Канга ли! Канга ли! Канга ли!
Толпе передалось ее возбуждение, она скандировала теперь вместе с ней:
– Э! Э! Бомба-э! Э!
Топот, прыжки, приплясывание становились все более разнузданными и быстрыми, то и дело слышались крики. Чашу с кровью передавали из рук в руки. Мари Лаво подалась вперед, к рукам, протянутым ей навстречу. Ее тело по-прежнему находилось в движении, оно изгибалось, извивалось и дергалось. Бой барабанов усилился, стал яростным.
Она ухватилась за первую попавшуюся руку, и человек подпрыгнул, издав громкий стон, словно его ударило током.
Затем он коснулся руки женщины, оказавшейся рядом, и та тоже закричала.
Энергия Зомби переходила от бога-змеи к царице, а от нее – к ее подданным, от руки к руке через прикосновение, сопровождавшееся криками, прыжками и плясками. И так до тех пор, пока площадка не превратилась в море идолопоклонников, охваченных экстазом и не помнящих себя.
Один за другим люди падали как подкошенные. Остальные, ничего не замечая, продолжали плясать, топча упавших.
Мэри опустилась на землю, она дрожала от страха, кровь стучала у нее в ушах в такт стремительным барабанам.
Ей хотелось, чтобы Филипп, Бертран и Карлос оказались рядом; однако они, как и она, прятались среди деревьев.
Вдруг она увидела Жанну.
Рубашка ее была порвана, одна грудь обнажена. Она была вся запачкана кровью, сгустки крови темнели и в уголках ее рта. Она пронеслась мимо деревьев, и Мэри услышала ее смех, точнее, не смех, а звериное рычание.
Послышался треск сучьев – это Карлос Куртенэ ринулся было вперед, но упал под тяжестью навалившегося на него сына.
– Нет, папа, – услышала Мэри. – Они разорвут вас на части.