Марат часто пытался представить себе свою смерть, причем некоторые из представленных картинок заставляли его сердце сжиматься по-особому, со значением; и теперь, идя своими ногами в последний раз, он даже чувствовал себя обманутым… Интересно, а че мне не страшно-то? — легкомысленно думал Марат, раздраженно отдергиваясь от тыкающих порой в ребра мечей конвоя. — Даже наоборот, типа весело даже. Или это так истерика у меня проявляется? И я через полчаса буду плакать в голос и лизать сапоги палача? Тьфу, блин, какая патетика поперла: «сапоги палача», «лизать»… Да и хрен с ым. Доведут, что сапоги эти лизать начну, так доведут; судьба такой, значит. Дром Баро. Че это я вспомнил? Ладно. А пока не довели — буду им сукам дерзить до последнего. Хоть нервы попорчу…
В комнате двое, один — давешний голос, раф Голос будешь; чернила, нехороший желудочный запашок, колоньская вода — модный типа, да? Так, кто там еще; у, да ты, по ходу, коллега, товарищ второй — вообще не пахнет, сидит тихо, аджну-баха от него почти вампирская, едва заметишь.
… Оп-па! Аджну-баха? Эт че я, по-колдунски «смотреть», что ль, научился?.. — ошарашенно подумал Марат. — … Это че, типа, может и поживем еще?! А раньше-то че, а?! Че б не тогда, когда меня колдун какой-то сраный с дерева ронял?..
— Э, маленькая, ты полегче там! — прикрикнул Марат на вязавшего его к стулу Гырбалайфа, едва удержавшись, чтоб не схватить своей новой рукой его белесую жизненную силу, ощущавшуюся в полуметре за спиной.
… А ну втяни пальцы, колдун новорожденный! Ишь, только почуял, и сразу за теплое! Шифруйся, пока дают…
— А повязку-то, эй! Забыл, мал-л-ланец? Сымай давай, а то не «спрошу тебя как»!
— Гырбалайф, повязку оставь и свободен.
… раффи Голос подал голос… — неуклюже скаламбурил про себя Марат и приготовился слушать:
— Пугайте.
— И не подумаю. Это вам следует проявить инициативу, дорогой Марат. Мне, сами понимаете, достаточно просто-напросто забыть вас здесь — и неосмотрительно оставленная вами в Ковчеге капелька вскоре вас призовет. Никогда не случалось бывать там, где умирают мертвые?
— А тебе? Че порожняка метать, дядя. Может, там нормальным пацанам ежевечерне выкатывают ведро чифиря и двух педерастов? Никто не знает.
Никто из присутствующих не заметил, как стоящая в углу комнаты чугунная жаровня плавно оторвалась от пола и ти-и-ихо вернулась на место. Марат тоже не заметил, так как не отрывал взгляда от желтых йоббичьих глаз собеседника. Он почувствовал — а не тяжело! Вроде как стакан с водой поднял. Обычный, граненый — на двести пятьдесят, если с пленочкой.