– Светка, успокойся сейчас, – из стоящих на столе ингредиентов Анжелика соорудила огромный эклектический бутерброд и всучила его подруге. Светка, шмыргая носом и всхлипывая, сразу же начала жадно и некрасиво есть.
– То, что ты сейчас говоришь, это вообще какая-то ерунда, запоздавшая на четверть века.
– Ты забыла, забыла его, да? – жадно спросила Светка, пытаясь ухватить Анжелику за рукав свитера и роняя на стол начинку бутерброда.
– Что за вопрос? Как я могу его забыть, если вот уже почти месяц регулярно вижусь с ним и с Каем?
– Я не про то… Ты все понимаешь и хочешь меня обмануть. Скажи мне, Анджа! Мне важно знать, потому что я сама… я сама не могу…
– Что еще случилось, Светка? Чего ты не можешь? Ты все-таки рассталась с Леонидом, да? Израэль Наумович заболел? Что?
– Анджа, Роман умирает, – почти спокойно сказала Света и отложила наполовину съеденный бутерброд.
– Та-ак, – сказала Анжелика. – Жаль, конечно. Как любого человека. Но ты-то тут причем?
Роман был первой любовью и первым мужем Светы, а также родным отцом Насти Зоннершайн. Когда-то он был весьма талантливым художником, но пьянство и прочие излишества уже довольно давно превратили его в руины во всех смыслах, включая творческий.
– Как это я – причем? – удивилась Света.
– А так, – Анжелика сняла со светкиного бутерброда кусочек копченой колбасы, держа двумя пальцами, посмотрела его на свет, медленно положила колбасу на язык и пояснила свою мысль. – Ты его полюбила, а он бросил жену с дочкой и тебя, девчонку, из семьи увел в свой богемный свинятник. Жена после этого свихнулась окончательно, а девочка осталась фактически сиротой при живых родителях. Ладно. Ты с ним жила столько лет, и он тобой только что кисти свои не вытирал. Вспомни, как зубы тебе выбил, если другое забыла. Ты все прощала, потому что любила. Ладно. Потом ты уже без него растила его дочь от первой жены, и лиха с ней повидала, не дай бог каждому. Ладно. Но что же теперь-то? Неужели ты полагаешь, что все еще что-то ему должна?
– Нет. Ничего я никому не должна, – твердо сказала Света.
– Слава богу, что ты это понимаешь.
– Я просто не могу, ты понимаешь, Анджа, не могу совсем! Он ничего у меня не требует и не просит, он мне теперь наоборот говорит: уходи. А сам просто сидит на дне ямы и смотрит глазами больной собаки. Такой большой, седой, лохматый пес. Когда-то все любили его, играли с ним, заставляли его кувыркаться, приносить палку. И он всех любил, ему нравилось развлекать людей, доставлять им удовольствие своими штуками. А теперь он состарился, заболел, глаза не видят, лапы не ходят и его выбросили на помойку подыхать… И он там лежит, голодный, положив голову на лапы, и все понимает, и не осуждает никого… Он ведь даже трезвый теперь, напиться не может, потому что у него печень…