За разговором мы съели почти все пирожки и весь пирог с черной смородиной и орехами. Я думала, мне их теперь хватит как минимум дня на три. Поразительно. Вадим – худощав, я, хотя и крупная женщина, но тоже обычно ем не особенно много. Куда же все это поместилось? Неужели вот так прямо переработалось в нервную энергию?
За окном погасли фонари. Полвторого. Лиговка с присущим ей пролетарским тактом осторожно поскреблась в окно, напоминая, что пора определяться.
– Коньяк кончился, – улыбнулся Вадим. – Я пойду?
Я молчала.
– Осталось еще два пирожка… Я останусь? – спросил он.
Я сразу же прикинула самую большую неловкость сложившегося положения. Поход в коммунальную ванну под бдительным оком переживающих за меня соседей. По крайней мере – Фрося и Дашка. Может быть, кто-то еще. Ванна – до. И ванна – после. Идти почти через всю квартиру. Полная засада – как говорит Семен.
– В девятнадцатом веке в каждой спальне стоял кувшин с водой и таз, – заметил Вадим. – В чем-то это было даже удобно.
Я облегченно улыбнулась.
– Вы пойдете первым? – спросила я. – Сейчас я дам вам полотенце и все объясню.
Проводив Вадима (двери Фросиной комнаты буквально сочились вниманием к происходящему. Возможно, Дашка и Фрося коротали там время вдвоем), я, махнув на все рукой, включила в коридоре свет, и выбрала себе на полке книжку, чтобы настроиться соответствующим образом. Детектив в моем случае явно не годился, и потому я взяла любовный роман под выразительным названием «Однолюб». На задней обложке прочитала отзыв о том, что писательницу «все чаще называют российской Дафной дю Морье». Дафну дю Морье я любила давно, ее чудесный роман «Ребекка» перечитывала, наверное, раза три. Разложила постель, постелила чистое белье, устроилась в кресле. Компьютер включила почти автоматически. Роман оказался действительно о любви. Занесла в файл чудесный оборот: «забрюхатившая буфетчица Галина», а потом и вовсе остановилась. Мужик средних лет, ужасный подлец, бросивший парализованную жену с дочерью и уехавший от них на север, забрал с собой «ровно половину кастрюлей». Не говоря уже о психологической достоверности эпизода… Не веря себе, я машинально зашевелила губами: «именительный падеж – кастрюли; родительный падеж – нет – кого? чего? – кастрюль… Ну, слава богу!»
Как раз в этот момент вернулся Вадим. Я отправилась в ванную, предвидя, что в разобранную постель он ни за что не ляжет, а будет дожидаться меня, сидя в кресле и медитируя все над той же «половиной кастрюлей». Надо было убрать эту «российскую Дафну дю Морье» и положить на этажерку хоть «Унесенные ветром», что ли… Ага, как Антонина с Виталиком к моему приходу!