Браток, уходя вечером, передал мне «для общества» бутылку шампанского, и сказал, тупя по обыкновению взгляд: «Я б, Анджа, остался…Вы это, того, – здорово придумали».
– Отметьтесь, Леша, и возвращайтесь сразу, – сказала я, подделываясь под своеобразный лексический строй речи Братка. – Никому вас там не надо, а здесь – наоборот.
Браток кивнул коротко стриженной головой, действительно приехал домой на такси сорок минут первого, и сразу же на свой лад включился в веселье – съел четыре тарелки окрошки, пустил Киру посидеть на его личном, комнатном унитазе и отдал имеющийся у него синтезатор на растерзание музыкальным гостям Аркадия.
Потом, выпив с Семеном и расслабившись, вдруг сам ударил по клавишам и залихватски, с каким-то одесским акцентом, пропел несильным, но верным баритоном:
– Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж
Королева играла в башне замка Шопена
И, внимая Шопену,
полюбил ее паж
Эх-ма!
Я, не удержавшись, расхохоталась.
– Леша, откуда вы знаете… это?
– Эту песню? – удивился Браток. – Так это… давно… ну, блатная… мне нравится…
– Леша, это не блатная песня. Это стихотворение Игоря Северянина, – все еще смеясь, пояснила я. – Прекрасное стихотворение.
– Ну так тем лучше, раз вам в тему, – кивнул Браток, который явно никогда не слыхал ни о каком Северянине.
С Фросей сидели в основном Зина и Дашка. Им удалось даже накормить старушку салатом «мимоза» и уговорить съесть маленький кусочек моего торта. Потом Зина вышла в кухню, утирая толстым пальцем слезу.
– Преставится скоро, – сказала она.
– Откуда вы знаете? – возразила я, чтобы что-то сказать. – Такие старушки обыкновенно – крепкий орешек.
– Виденья у нее – верный знак, – пояснила Зина.
– Какие виденья?
– Говорит, поляну видит, – прижмурив глаза, откликнулась Зина. – Солнышко только встало, на поляне – елка, пушистая, высокая, вся в росе – серебряная, а вокруг тысяча цветов – красные, синие, желтые, лиловые…
– Красиво, – согласилась я.
– Зовут ее, – вздохнула Зина. – Всех нас в свой черед позовут, – думая о чем-то своем, добавила она и ушла, тяжело переставляя опухшие ноги.
В квартире тем временем стало еще более шумно. Я пересчитала мелькающих и почему-то здоровающихся со мной детей и обнаружила, что их – прибавилось. Кажется, Руслана позвала на коллективное веселье своих пролетарских подружек. Тех легко отпустили. Поразительно, но и рядом с Кириллом обретался какой-то сумрачный, темный, похожий на него самого подросток в спущенных по моде штанах и рваных кроссовках. Наверное, морально поддерживал приятеля.