Дашкино отчаяние выглядело (точнее слышалось) жалким и трогательным. От волнения она все перепутала – традиционно исполняют последнее желание приговоренных к казни. Но, в конце концов, какая разница?
– Хорошо, Даша, я все поняла, – сказала я. – Я приеду так скоро, как только смогу.
Последний прием я, естественно, скомкала. Клиент не виноват, но ведь и я – не робот. В следующий раз уделю ему больше внимания.
Заведующей пришлось соврать, что умирает родственница. Она, конечно, вошла в положение.
На улице я легко и быстро поймала машину, но, к сожалению, водитель попался неопытный и поехал по Невскому, где мы, разумеется, попали в дневную пробку, которая уже становится традиционной. Тем более, что на Дворцовом мосту опять что-то ремонтируют. Почему-то зимой.
По лестнице я бежала бегом, задыхаясь и понимая, что в этом нет никакого смысла.
Дверь открыл Семен. Он еще ничего не успел сказать, как по его лицу и запаху я поняла, что все кончилось. Пока в Семене есть (или ему мнится) какая-то нужда, он всегда держится в некоторых своеобычных рамках. Теперь он уже практически падал: впустить меня в квартиру и первому сообщить мне скорбную весть явно было последним из запланированным им на сегодня сознательных деяний.
– Она тебе все скажет, – вымолвил Семен, с трудом оторвал одну руку от перекладины костыля и указал пальцем куда-то в пространство.
Я вздохнула и стала раздеваться. Потом еще минут пять посидела в кресле, растирая виски. Никто меня не беспокоил, только опять сбежавшая из клетки и вышедшая встречать хозяйку Флопси задумчиво жевала помпон на моем тапке. Ее интерес к помпону был прост и понятен – несколько дней назад я капнула на него овсяной кашей. Потом я встала, водворила Флопси обратно в клетку (с трудом удержавшись от желания снять и положить туда вместе с ней и тапок) и вышла из комнаты.
Дашка сидела возле Фроси и тихо плакала.
При виде меня она подняла голову, и судорожно попыталась всшмыргнуть слезы обратно в нос.
Фрося, до подбородка накрытая тяжелым ватным одеялом, на удивление маленькая, казалась не останками еще недавно живого человека, а забытой на кровати под одеялом старой куклой.
– Правда, хорошо, что я сегодня на рынке не работаю? – жалобно спросила она. – А то, может, никто и не узнал бы… И врача вызвать… Или Семен… Он ей глаза закрыл, я сама боялась. Бабуленька-то в больнице умерла, там врачи были…
Мне все это казалось вполне равноположенным, но я, естественно, не стала разочаровывать Дашку и подтвердила, что да, конечно, – большая удача. Потом вспомнила, что сегодня среда и, стало быть, к Дашке должен придти Виктор Николаевич. Интересно, отменит ли она его визит в знак траура (ведь он, как всегда, позвонит перед выходом с работы)? Спросить напрямую в сложившихся обстоятельствах мне показалось неуместным, но мысль почему-то засела в голове, и никак не хотела раствориться, забыться или иным образом куда-нибудь исчезнуть. Защитная реакция, – решила я. – Чтобы не думать о смерти. Дашкины отношения с Виктором Николаевичем, это, как ни крути, – «Всюду жизнь» ( картина Ярошенко Н.А., одного из любимых мною передвижников).