Поболтавшись еще с полгода в Москве, перебиваясь с хлеба на квас на свою пенсию и случайные заработки, Гарольд все чаще стал обращать взор и мысли на юг. За двенадцать лет работы в торговом представительстве южная республика на краю света Никитину стала если не роднее России, то, по крайней мере, понятнее. Он уезжал из одной страны, а вернулся в другую – жестокую и неуютную. Да, собственно, его почти ничего не держало на родине. Семьей обзавестись Никитин не успел, точнее, женился еще молодым, но скоро развелся, а на вторую попытку обустроить свою семейную жизнь так и не решился. Однокомнатная квартира в панельной пятиэтажке в Мневниках да мать в Коломне – вот и все, что связывало Гарольда с российскими просторами.
Решение пришло не спонтанно, Никитин не был авантюристом. Он просчитал все «за» и «против» и понял, что на родине у него мало шансов на достойную жизнь. А в Йоханнесбурге и Кейптауне у Герольда оставались знакомые и друзья, которые могли помочь ему в первое время и с работой, и с жильем. Например, с Херритом ван Дюрхемом, серьезным бизнесменом, чьи предки в числе первых пришли осваивать тот далекий край, Никитина связывали не только деловые, но и хорошие дружеские отношения. При прощании Херрит грустно посмотрел на друга и очень серьезно сказал:
– Харольд, если ты захочешь вернуться сюда, двери моего дома всегда открыты для тебя. И моя рука будет тебе опорой. Наши прапрадеды тоже тосковали о далекой родине, но для нас она уже здесь. Подумай, может случиться, что и для твоих детей эта земля станет родной.
Никитин тогда отделался шуткой, но слова эти в его памяти отложились крепко.
Вот только одного решения Гарольда покинуть родные пенаты и искать счастья в краю далеком для свершения задуманного было недостаточно. Несмотря на серьезные пертурбации на грани хаоса в ведомстве, где он имел честь служить, о нем не забыли. Служебный загранпаспорт Никитин сдал, уходя на пенсию, и первая попытка получить общегражданский документ закончилась неудачей. Ему пришел отказ в выдаче заграничного паспорта с лаконично-косноязычным разъяснением «в связи с неистечением срока подписки». Контора своих просто так не отпускала. Самого понятия «отставка» в этом ведомстве не было. Уходили не просто на пенсию, а увольнялись в резерв.
Гарольд прекрасно знал об этом, но надеялся, что проскочит в общей сумятице, которая в те годы захлестнула страну. Не проскочил. Хотя и страны, которой Никитин давал присягу, уже не существовало, и носителем совсекретных сведений он не являлся, и подписку, а точнее – клятвенное обещание о неразглашении гостайны при увольнении Гарольд давал, правила оставались прежними и незыблемыми. Не прошло даже минимума – пяти лет, в течение которых действовало табу на выезд для людей, имевших хотя бы косвенное отношение к государственным секретам. Кого-то могли выпустить за рубеж через десять или двадцать лет, но были и такие носители тайн особой важности, которые были пожизненно невыездными.