Но это были лишь мечты. Для того чтобы проделать то, что ему грезилось, нужно было находиться на воле, а никто и не думал его отпускать. Впрочем, судить или казнить его, кажется, тоже никто не думал. Об узнике, влачащем свой безрадостный жребий в собачьем ящике, похоже, все забыли. День сменял день, верста тянулась за верстой, до хитроумного Анджело Майорано никому не было дела!
Изредка до капитана «Шершня» доносились слухи о происходящем за стенами его передвижной темницы. Он знал, что Великий князь нынче едва жив и что какие-то злые вороги пытались сжечь его в молельне. И это тем более злило Майорано, что единственный шанс на освобождение ему виделся как раз в затеянном Никотеей убийстве. В первый день, когда блистательная севаста, не меняя выражения своего безмятежного лица, назначила ценой его свободы смерть Великого князя, он был готов, не задумываясь, нанести решительный удар. Но день шел за днем, верста сменяла версту.
Слух о том, что колонна наконец достигла заветного озера, докатился до походной темницы. Он заставил дона Анджело взвыть от безысходной ненависти, вновь что-то загорланить и опять уклоняться от проклятого копья. Но когда ночь опустилась на лагерь и доносимые ветром голоса начали стихать, у повозки, едва заметная в свете нарождающейся луны, мелькнула женская тень.
Неслышным шагом девушка приблизилась к «тюремному экипажу», чуть замешкалась, и до чуткого носа Майорано донесся запах лампадного масла. «Должно быть, замок смазывает, чтоб не скрежетал», — подумал дон Анджело. Ключ неслышно повернулся, размыкая крендель замочной скобы, и у самых ног венецианца открылся лаз, карабкаться через который более пристало дворовому псу, а не прославленному от Джебель-аль-Тарик до Херсонеса Мултазим Иблису. Через это отверстие у самого пола каждый день ему просовывали миску с просяной кашей, служившей единственной пищей заключенному все эти дни. Мысль о том, что хорошо бы сейчас съесть кусок жареного мяса, была первой, возникшей в голове Анджело Майорано, едва открылся перед ним просвет свободы. Недолго думая, он скользнул в щель и, ожесточенно работая руками, извиваясь всем телом, выполз наружу и рухнул к ногам черноокой Мафраз.
— Вставай, — на родном наречии проговорила та. — У тебя нет времени разлеживаться. Сейчас в лагере многие спят, очень многие. Они отведали слез огненного цветка и не проснутся до утра. Но все же далеко не все. Ты не должен медлить. Вот тебе кинжал. Убей шахиншаха русов, и тебя ждет конь и полный кошель золота. До реки Итиль здесь недалеко. Переберешься через нее — на том берегу уже Булгарское царство. Они не выдают русам беглецов.