– У Грейс Келли? От Эрме?
– Точно! Крокодиловой кожи. По две тысячи фунтов за штуку. И еще на ней были темные очки. Странноватым мне это тогда показалось. Ведь декабрь же на дворе, мать твою… Ну ладно еще на улице – там солнце светит, но в помещении-то они тебе на кой хрен? Так ни разу и не сняла.
– Она подошла к тебе? Заговорила?
– Ага. Подходит, значит, и говорит мне, что я, наверное, и есть Сьюзи, потому что она сама в агентство звонила. И еще говорит: планы меняются. Мой клиент, мол, хочет видеть меня, но находится сейчас в номере. Не хочу ли я, дескать, вместе с ней туда подняться?
– И ты согласилась?
– Ясное дело. – Сьюзи метнула злой взгляд. – Я решила, что этот парень, должно быть, уже побывал в холле, чтобы посмотреть, какая я с виду. Ну, думаю, завелся, потрахаться захотелось… – Она вновь замешкалась. – Если трахнет, думаю, буду молчать как рыба. С чего бы это агентству комиссионные платить? С какой стати двадцать процентов им отстегивать? Не их ума дело. К тому же отель был уж больно шикарный. Я в таких местах никогда в жизни раньше не бывала. Страсть как обстановку захотелось посмотреть.
– Значит, ты пошла наверх с той женщиной?
– Верно. Сперва она говорила, что только проводит меня до двери. А как дошли, гляжу, идет следом. Заходим в апартаменты. Красотища кругом! Ковры хорошие, толстые. Стулья шелком обтянуты. Здоровенные вазы с цветами стоят… Потом гляжу: опять что-то странное. На улице день в разгаре, а шторы на всех окнах задернуты.
– Разве ты это не сразу заметила?
– Куда там! Как зашла, первым делом стала в уме прикидывать, сколько вся эта обстановка стоит. – Она улыбнулась натянутой улыбкой. – В отелях номера часто неосвещенные. А там настольные лампы горели, так что только часть комнаты темной была… – ее речь ненадолго прервалась. – Значит, садится та женщина напротив меня возле лампы. Тогда-то я и поняла, что мы не одни. Вижу, сидит в углу мужик. Притаился в тени, лица не видно. Не говорит, не шевелится. Только ногу на ногу забросил и на меня пялится. Ни слова, скотина, не вымолвил, пока я там находилась.
– Ты можешь описать, какой он был, Сьюзи?
– Нет. Не очень хорошо видно было. А я близорукая. Сидел-то он в тени. Одет, конечно, хорошо: пальто черное, расстегнутое, костюм темный. На вид лет сорок. Волосы светлые.
– Красивый? Загорелый? Глаза голубые? Карие?
– Не могу сказать.
– Ладно. А как же та женщина? Она все это время там была? Она говорила что-нибудь?
– Там и сидела. Куда же она денется? – Тон Сьюзи стал более жестким. – Говорила ли? Жесты иной раз, видишь ли, красноречивее слов. Знаешь, что она сделала? Открывает свою сумочку, а там денег – видимо-невидимо. Она специально сумочку раскрытой держала, чтобы мне получше видно было. Дала мне посмотреть немножко и начала вынимать свои деньжищи. Бумажки все по пятьдесят фунтов. В каждой пачке – десять. Затем заявляет мне: «А теперь я хочу, чтобы ты разделась – не совсем, а до нижнего белья. Это будет стоить пять сотен. Потом, если будешь делать, что я тебе скажу, заработаешь еще пятьсот. Понравишься нам – получишь премию: еще одну пачку. В сумме это составит полторы тысячи. Никто тебя здесь не тронет. А потом можешь идти. Согласна?»