— висел в конце ряда. Прекрасное творение кисти Ромни!
[27] Сара приказала переместить полотна из зала в это уединенное место, как только восстановила свои воспоминания. Незнакомка в золоченой раме не была ею, но ведь сам прекрасный лик на портрете — лишь подобие женщины, принесшей в жертву свои имя и жизнь, чтобы Сара смогла занять ее место в этом мире, наполовину схожем с тем, в котором жила до сих пор.
Но почему это произошло? Ответа на этот вопрос найти не удавалось.
Сара тяжело вздохнула и поплотнее закуталась в кашемировую шаль. Стояло лето, июнь близился к концу, но, когда солнце склонялось к закату, в Длинной Галерее все еще было холодно.
Она пришла сюда растравить свой разум старыми загадками в надежде отвлечься от тяжелых мыслей, поскольку прошла уже неделя, а о муже не было ни слуху, ни духу.
Когда Уэссекс не появился наутро после бала, Сара решила, что лучше всего будет продолжать выполнять тот план, который они вместе обсудили. Она переедет в деревню, пусть сейчас и самый разгар светского сезона, и будет изо всех сил делать вид, что Уэссекс с ней. Он знает, что найдет ее в Мункойне, когда сможет.
Если сможет. А вдруг он уже лежит мертвый в каком-нибудь лондонском переулке? Неужели его настигло то, что сам Руперт называл «Игрой Теней»?
«Ах, не будь дурой, Сара Канингхэм! Он уехал на Стриже, и я могу поспорить на что угодно, что этот конь найдет дорогу домой, если что-то стрясется, даже если Руперта на нем не будет! Я снова напишу в Лондон и узнаю, не появился ли он».
Вместо того чтобы возвращаться в Мункойн, Саре надо было бы переехать в Дайер-хаус, главную резиденцию герцога. Но два имения граничили — это, между прочим, отчасти способствовало помолвке Уэссекса и Роксбери, устроенной их родителями много лет назад. В душе Сара считала, что Дайер-хаус слишком холодный и официальный. Она предпочитала Мункойн с длинными хаотичными коридорами, облицованными известняком, и причудливыми сфинксами на крыше.
«И это дом, в котором выросла та, другая Сара. Если я хочу узнать, какой она была, это можно сделать именно здесь».
Сара долго смотрела на безжизненное лицо женщины, которая могла бы быть ее сестрой-близнецом — да и была в каком-то смысле близнецом, хотя их родство простиралось через расстояния более далекие, чем годы. Но портрет не выдавал своих тайн, и Саре не стало легче. К тому же она ни на йоту не приблизилась к разгадке исчезновения мужа и не обрела спокойствие, чтобы пережить это.
Сады Мункойна во времена последней маркизы были заново перепланированы художником не менее талантливым, чем сам Браун. Они ничем не напоминали о застывшем формализме предшествующих веков, радуя глаз своим романтизмом и естественным беспорядком.