Итак, в П. есть клуб. Прежде чем решиться на совершенно уединенную жизнь, которую я сейчас веду здесь, я записался в число его членов. Понятно, сейчас я не пользуюсь правом посещения его. Раньше же это право позволяло мне проводить ежедневно сколько мне захочется часов в зале с голыми стенами, выкрашенными в шоколадный цвет; там стоят скамейки, обитые потертым бархатом, гнутые стулья и мраморные столики. К потолку подвешены газовые люстры, и паркет посыпан слоем древесных опилок. В зале воздух курильни, отдающий запахом острого табака, винного перегара и прокисшего пива. Рядом с этим залом бильярдная. Таково помещение п-ского клуба. Туда-то мне было позволено приходить «убивать время». Там собирались либо до обеда, либо после обеда, т. е. в час закуски и в час ликера. Это были моменты наибольшего стечения публики. Я всегда имел шанс встретить там «этих господ», и прежде всего неизбежного г-на де Карюэля. С трубкою во рту г-н де Карюэль допивал бокал и оканчивал пасьянс. Иногда появлялся нотариус Ландрье, со своею наружностью причетника, своим пенсне с вечно мутными стеклами, как будто из глаз г-на Ландрье шел всегда пар. Впрочем, вся его личность имела в себе что-то влажное. Воротничок и манжеты г-на Ландрье казались всегда мокрыми; череп его блестел, руки были потными. Когда он ходил, то было такое впечатление, будто его порывистые подошвы погружаются в болотистую почву.
Иногда на короткое время показывался г-н Бонгран. Он тяжело усаживался на скамейку и с некоторым беспокойством посматривал на г-на де Карюэля, его бокал и его карты. При каждом движении г-на де Карюэля он как будто боялся, чтобы пущенная взбешенною рукою тяжелая кружка не угодила ему в голову. Как ни оскотинился Карюэль и как ни покорен его вид, на него — иногда находят приступы ярости. Эти припадки обыкновенно приходится выдерживать г-же де Карюэль, которая часто носит на себе следы их, но Карюэль вполне способен на скандал и на самую дикую выходку. Г-да де ла Гулэ и ле Робинье, не будучи завсегдатаями клуба, приходили все же туда для партии в бильярд. Г-н ле Робинье входил так, точно перед ним было собрание офицеров. Он здоровался по-военному, между тем как г-н де ла Гулэ напускал на себя, скорее, вид дипломата.
К только что перечисленным мною «клубменам» присоединялось некоторое количество «этих господ». Там можно было встретить двух врачей, доктора Лекэ и доктора Энана, обоих почти одинакового роста, с одинаковою бородою, одинаковым цветом волос. Это физическое сходство не мешало им питать друг к другу самое глубокое отвращение. Г-на Ландона, сборщика податей, удручала эта вражда, ибо он был самым покладистым человеком в мире во всем, что не касалось взноса податей. К этой группе присоединились г-н Гоберж, директор керамического завода, г-н де Гренанж, вечно балагурящий старый холостяк, г-н Гали де Бошан, г-н Виро, г-н Пайетон, г-н Д'Эрбели, г-н Рабон, г-н Орлен-Латьер и некоторые другие. Всех этих людей я встречал у тетушки Шальтрэ, но в клубе они вели себя совсем иначе. Они считали позволительным брать там тон кафе и игорного притона, усваивали себе манеры кабака и кордегардии. Они клали локти на стол, плевали в опилки, расстегивали жилет и панталоны и громко хохотали над рассказываемыми ими сальностями. Они были «в кругу мужчин», и этого было для них достаточно, чтобы считать уместным говорить грубости и сквернословить, ругаться, вести себя по-свински. Особенно отличались в этом отношении г-н Виро и г-н Пайетон. Из таких клубных разговоров я узнал о различных «ресурсах», которые можно было найти в Валлене, о потребных для них расходах и о даваемых ими удовольствиях.