– Да, но твоя ненаглядная Жоли в особенности. Я знаю, ты считаешь, что твоя Жоли – невинный ягненок. Будь уверен, приятель, эта пташка – хитрейшее существо! Она говорит не то, что думает, а то, что ты хочешь от нее услышать.
– Неправда! – возмущенно воскликнула Жоли. Она сидела немного поодаль, не прислушиваясь к разговору мужчин, но, услышав свое имя, вся обратилась в слух. – Я всегда говорю то, что думаю, Жордан. Не надо… как это по-английски… вкладывать слова ко мне в рот…
– Ты хочешь сказать, – уточнил Гриффин, – что не надо приписывать тебе то, чего ты не говорила?
– Вот именно, – с обиженным видом ответила Жоли.
– Что, зеленоглазая, правда глаза колет? – усмехнулся Джордан.
– С правдой я и не спорю. Я спорю с… с…
Жоли запнулась, не в силах вспомнить слово «ложь». У апачей считается невежливым сказать напрямую человеку, что он лжет, на это надо как-нибудь намекнуть… Впрочем, у белых, кажется, с этим проще.
– С ложью, – подсказал слово Гриффин, и Жоли кивнула:
– Да, с ложью.
– Даже и сказать-то как следует не можешь без чужой помощи! – усмехнулся Джордан. – И после этого ты надеешься, что я поверю во все твои сказки? Впрочем, – добавил он после минутного размышления, – какая разница? Если мы действительно найдем золото – отлично, если нет – что ж, я снова останусь гол как сокол, подамся пытать счастья в Мексику, как и собирался до того, как встретил Эймоса…
Жоли подползла к Джордану на коленях и пристально посмотрела ему в лицо. Она должна задать ему давно мучивший ее вопрос – теперь или никогда.
– Признайся, Жордан, ты не хотел брать меня с собой? Я ошибалась в тебе, Жордан?
Джордан передернул плечами:
– По-моему, зеленоглазая, я никогда и не делал из этого секрета! Я, насколько помнится, никогда не давал тебе никаких обещаний, так что, видит Бог, моя совесть чиста!
– Дерьмо собачье! – пробурчал себе под нос Гриффин. Джордан сердито посмотрел на племянника, но тот отвернулся от него в другую сторону.
Джордан снова повернулся к Жоли. Она уже встала с колен и смотрела на Джордана взглядом, пронзавшим словно нож. Лицо ее раскраснелось, губы дрожали, но глаза были сухими.
– У нас в деревне, – заговорила она, – бывал иногда священник-миссионер. Так вот, он, помнится, говорил, что бывает грех действия, а бывает грех… не помню слово, но суть в том, что иногда, когда ты что-то должен сделать, а не делаешь, это такой же грех, как если бы ты сделал что-то плохое.
– Должно быть, грех бездействия, – подсказал Гриффин.
– Да, именно так.
Эймос, до сих пор молча наблюдавший эту сцену, вдруг засуетился: