Данилов шел мимо, козырнул: он еще не виделся сегодня с начальником. С утра было партийное собрание, выбирали парторганизатора. Выбрали Юлию Дмитриевну, и Данилов за нее голосовал, потому что больше не за кого было, а теперь его терзали сомнения. При всех своих мужских ухватках Юлия Дмитриевна все-таки женщина. А парторганизатору предстоит ой-ой какая возня с доктором Беловым. Про себя Данилов сформулировал задачу так: из доктора Белова надо сделать начальника поезда. Где уж слабым женским рукам осилить такое дело…
Данилов козырнул доктору и мысленно пожалел его. Доктор гулял на припеке в полной форме. Нагрудные карманы его гимнастерки выпирали чугунными четырехугольниками; чего он туда напихал? Из-под блестящего козырька фуражки торчал блестящий нос; по крыльям носа скатывались ручейки пота. Доктор был накален, как крыша.
— Жарко! — сказал Данилов.
— Не говорите, — сказал доктор. — Знаете, сквозь подошву чувствуется, какой горячий гравий.
Данилов внимательно посмотрел себе под ноги: он не знал, что это называется гравий; он любил узнавать такие вещи. Старички-интеллигенты всегда что-нибудь такое скажут.
— Нет, куда это нас поставили? — продолжал доктор. — Это железнодорожные джунгли какие-то. Я — старый ленинградец, но совершенно не знаю этих мест.
Данилов не ответил: не все ли равно, где стоять? Важно ехать и приехать, куда нужно. Он не знал, почему томится начальник. Он не знал, что начальник готов заплакать, как маленький ребенок.
— Иван Егорыч, — спросил доктор, — вы в хороших отношениях с вашей женой?
— Как это? — удивился Данилов. — Она жена; какие могут быть отношения?…
— Нет, знаете, — сконфузился доктор, — я хотел спросить — вы… Ну, одним словом, бывает, что люди прожили вместе тридцать лет, а настоящей дружбы нет все-таки, — ведь бывает?
Данилов отвел глаза.
— Бывает, конечно…
— А бывает и наоборот, — сказал доктор, и вдруг лицо его просияло, засветилось нежностью, гордостью, стыдливым восторгом; Данилов удивился окончательно.
Обогнув хвост соседнего состава, через пути переходила седая женщина, очень высокая, на голову выше доктора. Она была в сером простом платье и черной соломенной шляпе фасона двадцатых годов.
— Сонечка… — сказал доктор слабо. — Я думал, ты уже не придешь. Иван Егорыч, разрешите представить вас моей жене… Сонечка, это Иван Егорыч Данилов, я бы без него пропал.
Женщина взглянула в лицо Данилову и протянула ему руку. На другой руке у нее висела огромная, раздувшаяся от пакетов сетчатая сумка.
— Пойдем, я тебе покажу мое купе… — бормотал доктор, растерявшийся от счастья. — Ты одна… Дай мне сумку… Ну, конечно, одна… Всегда одна, всегда…