— Ну? — спросил он, глядя на Юлию Дмитриевну.
— Ну! — ответила она одобрительно и перешла к его столу.
Они работали вдвоем, молча. Вагон трясся от канонады, а они работали и не думали о том, скоро ли кончится эта ночь, скоро ли утро, будет ли отдых… Работая, молодой врач что-то насвистывал сквозь зубы, еле слышно, — что-то красивое, Юлии Дмитриевне понравилось…
Ольга Михайловна проснулась часа через два, вскочила и побежала будить отдыхающих. Первая вернулась Фаина, свежая, как роза, потом старый профессор.
— А вы все бодрствуете! — виновато сказал он Юлии Дмитриевне, принимаясь мыть руки.
Она не ответила — она считала салфетки, которые молодой врач вынул из раны оперированного, только бровями показала Фаине, чтобы та подала профессору халат.
Все утро подвозили и подносили раненых. Койки заселялись. Соболь готовил завтрак на триста человек. Обед доктор Белов приказал готовить на пятьсот… Санитарки уже не относили ведра к воронке, а выплескивали кровь прямо на полотно.
В полдень Данилов, зайдя в штабной вагон, спросил начальника:
— Ну как? Довольно?
— Боюсь, что довольно, — отвечал доктор. — Уже даже в штабном полно. Кладем на пол, а за это, знаете, может здорово нагореть.
Они прошли по составу. В вагонах стало тесно, пахло аптекой и потом, летали мухи. Среди раненых было много легких. Они пришли сами и остались в поезде, чтобы иметь возможность выехать из города. По большей части это были мирные жители. Одна женщина, раненная в лопатку, привела с собой четверых детей; Фаина запихала их в свое купе. Все это было против правил и инструкций, но в эту ночь как-то забылись инструкции, помнилась только общая русская беда, из которой надо было вылезать общими усилиями.
Доктор — в который раз! — заглядывал на каждую койку: он все думал — вдруг Игорь очутится здесь. Но Игоря не было.
— Иван Егорыч, — сказал доктор, — вам бы лечь, голубчик, вы же всю ночь, как грузчик, работали, так, знаете, нельзя.
Сам доктор тоже не спал, бегал, распределял раненых, тушил пожар, и кроме рюмки водки, которую ему дал Кравцов, у него во рту ничего не было. Но доктору казалось, что он один бездельничал, а эта злосчастная рюмка водки представлялась ему неслыханным преступлением против служебной и человеческой этики. Хоть бы Данилов не узнал об этой рюмке…
Данилов сказал:
— У меня мысль. Здесь на станции есть заведомо брошенные составы с ценными грузами. Их будут сжигать. Мы вполне можем вытащить один такой составчик.
— Как вытащить?
— Ну, нашим паровозом. Прицепить к нам. Я уже говорил с комендантом вокзала, он очень рад.