Были и еще какие-то приятные изменения, придавшие дому уют, но Мишка сразу их даже и не заметил. Просто-напросто, дом стал другим.
Из ступора его вывел громогласный голос тетки Алены:
— Ну, чего встал? Ноги вытер? Проходи. Отче святой тебя заждался, уже два раза спрашивал. Хотя, погоди-ка! Сейчас.
Тетка Алена подхватила на руки мгновенно запунцовевшего от смущения монаха и легко, словно ребенка, перенесла с лавки на постель.
— Давайте, беседуйте, а потом кашки поедим с молочком. — Алена глазами строгой воспитательницы детского сада взглянула на монаха и предупредила: И не вздумай опять отнекиваться! Насильно запихну!
Отец Михаил обреченно закрыл глаза, видимо опыт общения с Аленой быстро и эффективно приучил его к покорности. Мишка, стуча костылями, подошел к постели, присел на стоящий рядом чурбан, исполняющий роль табурета. От отца Михаила тоже пахло хорошо: баней и лекарственными травами.
— Здравствуй отче, поклон тебе привез от друга твоего отца Феофана.
— Спаси тя Христос, Миша. Как он, благополучен ли?
— Вполне благополучен, у епископа Филарета в ближних людях состоит. Крамолу и ересь изыскивает и искореняет.
— Ну да, изыскивать и искоренять, как раз по его натуре. А сам-то как, вижу — ранен?
— Ничего страшного, отче, заживает уже.
— Ну, и слава Богу. А я вот, то ли в рай попал, то ли…
Взгляд монаха зацепился за богатырскую фигуру Алены.
— …То ли еще куда. Сплошные соблазны вокруг. Лежу, вот, телесно ублажаюсь…
— И правильно! — Поддакнул Мишка. — Ты, отче, нам здоровым нужен.
— Сила не в плоти, но в духе!
— И в плоти тоже. — Не согласился Мишка. — Помнишь, как латиняне говорят: «Милитат спиритум — милитат гладио. Воюешь духом — воюй мечом»? Твой меч, конечно, слово Божье, но и для него телесная сила нужна. У нас три сотни душ, закосневших в язычестве, появилось, как ты с этим управишься, если болеть будешь?
— Правильно — встряла Алена — А то уху есть не хотел! Жирная, видишь ли!
Отец Михаил осторожно покосился на Алену и тут же отвел взгляд.
— Вижу, отрок, многое тебе поведать надо. Сестры! Оставьте нас на малое время, мне исповедь принять надо.
— Пошли, Улька, — скомандовала Алена — мы еще в церкви не закончили.
В сопровождении девчонки, Алена двинулась было к выходу, но обернулась и произнесла тоном смертного приговора:
— А вернемся, будем кашку есть.
Помолчала и зловеще добавила:
— С молочком!
Отец Михаил выждал, пока за женщинами закроется дверь и доверительно, полушепотом, произнес:
— Не женщина — лев рыкающий, прости меня Господи! А вторая! Язычница, а в храме полы моет!