— Не беспокойтесь, товарищ подполковник, — ответил мне начальник оперативного отделения капитан Л. М. Штейнер, — все будет как надо.
Все получилось действительно великолепнейшим образом.
В небольшой балке, поросшей редким молодым дубняком, вырыли неглубокую кольцевую траншею, диаметром, наверное, метров восемь, со ступенькой в наружной стене, которая образовала таким образом земляной диван. А в середине получился самый настоящий круглый земляной стол, который слегка выровняли лопатой и покрыли простынями. Сверху навесили маскировочную сеть, закрепили на ней дополнительно еще веток.
И вот награжденные собраны. В их строю я увидел немало знакомых еще по стрелковой бригаде красноармейцев и командиров, и раньше отличавшихся в боях. Это были смелые и мужественные бойцы, и мне захотелось сказать им об этом не словами указа, который должен был быть оглашен здесь же, захотелось сказать, что горжусь ими и счастлив от того, что имею таких товарищей по оружию.
У меня мелькнула мысль, что, может быть, и они смотрят на меня с таким же чувством. Мне захотелось поздороваться с каждым в отдельности.
— Здравствуйте, стойкий пулеметчик товарищ Петраков, — сказал я, пожимая ему руку. — Здравствуйте, отважный сержант Демченко. Здравствуйте, грозный истребитель танков товарищ Серб…
— Здравия желаю, товарищ подполковник!..
— Здравия желаю, товарищ подполковник!..
Каждый произносил обычные уставные слова: «Здравия желаю, товарищ подполковник». А я смотрел на их загорелые и обветренные, но чистые и выбритые лица и думал: «Какие же вы разные ребята! И какие же вы все прекрасные! И какое счастье быть вашим командиром!» Но этого я, конечно, вслух не говорил, а просто здоровался со всеми знакомыми мне бойцами и теми, кого мне представляли: с искусным минометчиком Голубевым, блестящим артиллеристом-наводчиком Дмитриевым, бесстрашным связистом Нейлоковым и другими.
И наверное, оттого, что сразу между собравшимися установился внутренний контакт, родилось ощущение общности каждого со всеми, обычная процедура чтения приказа и награждения вызвала глубокое, искреннее волнение. Когда начальник штаба подполковник В. И. Стражевский читал последние строчки приказа: «Вперед, на помощь Сталинграду! Вперед, за нашу славную Родину, которая никогда не была и не будет под ярмом чужеземцев!» — в моей груди поднялась теплая волна и, заполняя всего меня, словно выплеснулась наружу чувством глубокой любви и уважения к каждому из стоящих в строю бойцов и ко всем им вместе. Вероятно, каким-то непонятным образом бойцы ощутили это. У стоящего прямо против меня высокого минометчика дрогнули скулы, и, нарушая команду «Смирно», он хриплым, но отчетливым полушепотом сказал: