Молодой Рено продолжал молчать. Он сидел злой и мрачный. Но спокойно и невозмутимо прозвучал другой голос, голос Эркюля Пуаро:
— Если хотите, я сообщу вам это, месье.
— Вы знаете?
— Разумеется, я знаю. Предметом ссоры была Марта Добрейль.
Испуганный, Рено вскочил. Следователь подался вперед.
— Это так, месье?
Жак кивнул.
— Да, — произнес он. — Я люблю мадемуазель Добрейль и хочу жениться на ней. Когда я сообщил об этом отцу, он пришел в ярость. Конечно, я не мог слушать, как он оскорблял девушку, которую я люблю, и тоже вышел из себя.
Оте посмотрел на мадам Рено.
— Вы знали об этой… привязанности сына, мадам?
— Я боялась этого, — просто ответила она.
— Мама! — закричал юноша. — И ты тоже! Марта так же добра, как и красива. Что ты имеешь против нее?
— Я ничего не имею против мадемуазель Добрейль. Но я предпочла бы, чтобы ты женился на англичанке, а если и на француженке, то не на такой, у которой мать с сомнительным прошлым!
В ее голосе явно звучала затаенная враждебность к старшей Добрейль, и мне стало вполне понятно, что, когда она узнала о влюбленности ее единственного сына в дочь соперницы, это явилось для нее тяжелым ударом.
Мадам Рено продолжала, обращаясь к следователю:
— Возможно, мне следовало бы поговорить об этом с мужем, но я надеялась, что это только юношеский флирт, который кончится быстрее, если не обращать на него внимания. Теперь я виню себя за молчание, но мой муж, как я вам говорила, казался таким взволнованным и измученным, не похожим на самого себя, что я старалась вообще не беспокоить его.
Оте кивнул и спросил Жака:
— Когда вы сообщили отцу о ваших намерениях, относительно мадемуазель Добрейль, был он удивлен?
— Для него это явилось полной неожиданностью. Он безапелляционно приказал мне выбросить эту мысль из головы. Он поклялся, что никогда не даст согласия на наш брак. Я был уязвлен и хотел знать, что он имеет против мадемуазель Добрейль. Отец не мог дать удовлетворительного объяснения. Он лишь ограничился какими-то намеками на тайну, окружавшую жизнь матери и дочери. Я ответил, что женюсь на Марте, а не на ее происхождении, но он начал кричать на меня и отказался дальше обсуждать этот вопрос. Я должен был забыть эту девушку. Несправедливость и произвол взбесили меня, особенно потому, что он сам был необычайно любезен с мадемуазель и мадам Добрейль и постоянно предлагал пригласить их к нам. Я вышел из себя, и мы всерьез поссорились. Отец напомнил мне, что я полностью завишу от него, и, должно быть, в ответ на это я сказал, что смогу поступать как захочу после его смерти.