– Может, и взрослая, но безответственная! – прорычал отец.
Джулиана уперлась руками в бока, ее гнев нарастал, как несущийся вперед снаряд.
– Многострадальный брак с Джеффри многому меня научил, в основном тому, что надо осмотрительнее выбирать мужчину, с которым я пойду к алтарю. Айан и я…
Она хотела сказать, что они не подходят друг другу, но это было не совсем верно. Отдельные мгновения выделялись, словно золотые проблески маяка, дарящие надежду своим сиянием: их игра в снежки, празднование Рождества, которое он захотел разделить с ней, часы после того, как он без остатка предавался любви с ней. Если бы он не был так лжив, так властен, если бы хоть толика из того, что он говорил, была правдой, то, может быть, они могли бы подойти друг другу.
Нет, невозможно, не стоит обращать внимания на тоскливые мысли. Пытаться изменить Айана – это словно желать изменить цвет луны.
– Вы с Айаном подходите друг другу больше, чем большинство благовоспитанных парочек, заключающих брак, – заверил ее отец. – Вы хорошо знаете друг друга. Брак, прекрасный во всех отношениях, и только твой упрямый нрав мешает вашему союзу. Ты считаешь себя умной и независимой. Но я вижу только своевольную девчонку, слишком озабоченную своими собственными желаниями, чтобы проявить внимание к мнению других.
Отец никогда не изменится. Не изменится ни его склад ума, ни его манера поведения. Джулиана знала это, знала, что ей следует придержать язык и прекратить попусту тратить слова. Но, в конце концов, она не смогла сдержать рвущийся наружу гнев.
– Я защищаю свое будущее, так что оно будет таким, как я пожелаю. И как ты смеешь относиться с презрением к моему поведению? По крайней мере, я никому не платила, чтобы заставить тебя плясать под свою дудку. Это самый вероломный поступок, который я могу представить.
Отец нахмурился и приложил руку к груди, словно его ранили. Хорошо. Она надеялась, что ее слова задели его так же сильно, как ее задели его поступки. Возможно, тогда он проявит уважение к ее чувствам и прекратит вмешиваться в ее жизнь.
– Тебя волнует, какой униженной я себя при этом чувствую? – продолжала Джулиана. – Сомневаюсь.
Пошатнувшись, отец сделал шаг назад, затем еще один.
– Ты уходишь, даже не выслушав меня до конца? – с вызовом бросила она. – Ты настолько труслив…
– Нет, – простонал отец, закрыв глаза и вцепившись себе в грудь.
И осел на пол.
Минуту он корчился на бордовом ковре и стонал от боли. Дело было плохо. Джулиана поняла это, опустившись рядом с ним на колени. По-настоящему, ужасно плохо. Жуткие гримасы на его лице и громкие стоны, вырывавшиеся из его груди, свидетельствовали о страшной боли.