Ее рука взметнулась, словно по собственной воле, чтобы отвесить этому лицу в маске пощечину посильнее.
Норф не пошатнулась. Ее собственные руки в перчатках все еще скрывались за спиной.
Ближайшая девочка, с трепетом глядевшая на них, воскликнула:
— Ох, глядите, глядите!
Учительница, споткнувшись, отступила на шаг, словно ее оттолкнула внезапная чужая вспышка гнева, слишком поздно вспомнив все, что она слышала об убийственном характере Норфов. Инстинктивно она прижала к груди вышивку, прикрываясь ею, как щитом, и отшатнулась, когда рука в перчатке пронеслась перед ней размытой черно-белой дугой.
Потом Норф развернулась и вышла из комнаты, ее поспешные шаги, сдерживаемые узкой нижней юбкой, превратились в череду быстрых прыжков.
К учительнице медленно возвращалось дыхание. Она чувствовала себя так, будто только что рядом с ней пролетела страшная угроза, чудом не причинив вреда.
И тут вышивка в руках преподавательницы распалась на клочки.
— Вы видели ее руки? — пробормотала маленькая девочка. — Вы видели?..
Но в это время внизу, в зале, другой голос нарушил правило молчания, воскликнув:
— Леди Джеймс, осторожней на лестнице!
Вскрик привел в действие целый хор предупреждений, из каждой двери за Норф неслись слова:
— Помедленнее!
— Иди, как полагается леди!
— Гляди под ноги!
— Джеймс!
Юная преподавательница подошла к выходу из своего класса как раз вовремя — она увидела учительницу пения, высунувшуюся из своей двери (как раз около лестницы) с воплем:
— Вспомни, что случилось в прошлый… Поздно.
Все видели, как Норф проскакала первые две ступеньки — да уж, ну и манера спускаться для леди, — но все-таки она двигалась слишком быстро. В следующую секунду она накренилась вперед и исчезла с глаз. Резкий крик эхом разнесся по винтовой лестнице, с которой покатилась Джеймс.
Учительницы на верхнем этаже разом выдохнули:
— О нет. Только не снова.
Адирайна, матрона Ардета, сидела у окна в верхних покоях своей семьи и вязала письмо своей прапрапраправнучке — одной из уже очень многих. После того как ей стукнуло сто двадцать, внучки и предлоги «пра» стали стремительно накапливаться.
Как и воспоминания.
Весенний ветерок со Снежных Пиков принес с собой вечер, бывший целую жизнь назад — когда она ребенком перегнулась через вот этот подоконник, глядя на восток поверх зазубренных крыш Женских Залов, туда, где светились комнаты половины Норфов, надеясь хоть мельком увидеть свою новую сестру-подругу.
«Ох, Кинци…»
Как коротка была та весна, которую они провели вместе, и как длинны последующие годы разлуки. Каждая женщина должна служить своему лорду, в какой бы отдаленный Дом и в чью бы постель он ни послал ее. Мужчины-высокорожденные смеялись над символическими одеждами, которыми их женщины, казалось, постоянно обменивались. Адирайна погладила изношенную шаль, наброшенную на плечи. Она появилась у нее в Канун Весны почти век назад, после вынужденного зимнего молчания: подарок Кинци, обет, вязаная запись всех ее зимних дней. Пальцы Адирайны помнили каждую мелочь, хотя многие узелки уже истерлись от времени.