— Слюшай, где молоко такое купить?
Тоже, небось, лишний раз зайти в магазин опасаются. Семен поставил банку в снег.
— Гляди, — и рукой указывает сверху, — в деревню войдешь, третий дом с правой руки. Входи смело, скажешь, Семен прислал. Семен, мол, Петрович.
Поблагодарили, пошли, а он им вслед посмотрел. И самому приятно. А чего? Тоже — люди. У него сейчас душа была вся нараспашку, весь этот свет божий сияющий вобрал бы в себя. Мать говорила, в нем тоже разных кровей понамешано.
Еще с улицы увидал: полощутся на солнце, на ветру не то занавески, не то простыни цветные, развешанные на веревках. Хозяйка приехала. А того хуже — дочь ее незамужняя, немолодая уже. Сейчас попрекать начнут: на тебя дачу оставили, а ты… Когда проходил, свежестью от белья опахнуло. Бывало, мать пошлет его зимой с веревок снять, а простыни колом стоят, внесешь в тепло, они хорошо так пахнут с мороза…
Дверь с крыльца открыта. И дальше в доме двери распахнуты. И звук странный, вроде, мотор какой-то урчит. Заглянул в ванную, машина стиральная работает, аж трясется вся.
— Семен, что это?
Дочь хозяйкина держит в мокрых руках тряпки мокрые, рваные, жеваные. Семен, как стоял, сел на табуретку.
— Что это, Семен?
Потом утешать начала: мы их просушим, прогладим утюгом, тут еще, может быть, что-то удастся спасти.
Всю зиму не разгибал спины, даже шапку себе не купил, пожалел, а уж как ему та шапка понравилась.
— Семен, это ведь только — деньги. Всего лишь. А у меня мама умерла. Последний родной мне человек.
А вскоре, в один из дней, подъехали сразу две большие машины, одна — высокая, как броневик, джип называется. И другая за ней следом. Обе — новые, сверкают на солнце. Машины стали, трое молодых здоровых парней выскочили, оглядели все вокруг, тогда уж появился невысокий человек в теплой фуражке с наушниками, с ним — дочь хозяйкина. И из другой машины вылезали люди. В дом только зашли и вышли, а так все больше по участку бродили. И на тот участок, где дача сгорела, направились, долго ходили там. И среди них увидел вдруг Семен погорельца, того самого, который голым по крыше бегал… Эй, товарищ, а сапоги мои, чуть было не крикнул, но погорелец не узнал его, по всему было видно, не узнал, а подойти Семен не решился: уж больно строг был тот, невысокий, в фуражке, все ему что-то докладывали, план подносили, показывали на плане, а он и слова не уронил. Одет был проще всех, а сразу видно: хозяин. Семен давно уже ничего в жизни не боялся, но вот больших людей робел.
А у машин, пока они толпой по участкам бродили, все это время стоял охранник, по сторонам поглядывал. Потом сели все в машины и уехали. Семену никто ничего не сказал, даже хозяйкина дочь не подошла, как будто его здесь и не было. Но понял Семен, почувствовал: и его судьба сейчас без него решается.