– Но зато вам дано такое, – порывисто сказала Резали, – чему позавидуют сотни людей.
– Что именно?
– Ваша матушка!
Тим удивился и обрадовался.
– Матушка? Да, вы правы, она женщина необыкновенная. Я рад, что вы это заметили.
– По-моему, она удивительная. Такая красивая, выдержанная и спокойная, будто она никогда не сердится, и в то же время веселая и всем интересуется…
Тиму хотелось сказать ей в ответ что-нибудь такое же приятное, но, к сожалению, ничего хорошего о миссис Оттерборн сказать он не мог. Он вдруг ощутил нежность и жалость к девушке.
Вернувшись на «Карнак», Линнет с удивлением обнаружила телеграмму, адресованную ей. Она раскрыла конверт и стала читать.
– В чем дело, ничего не понимаю, – картофель, свекла. О чем это, Симон.
Симон нагнулся и заглянул в бумагу через ее плечо, в этот момент появился разъяренный синьор Ричетти.
– Простите, это мне, – выпалил он и грубо вырвал телеграмму из рук Линнет. От удивления она растерялась, потом посмотрела на конверт от телеграммы, оставшийся у нее.
– Ох, Симон, как глупо! Телеграмма адресована Ричетти, а не Риджуэй, да я уже не Риджуэй! Надо извиниться.
Она пошла разыскивать археолога.
– Синьор Ричетти, простите, ради бога! Понимаете, мое имя до замужества было Риджуэй, я совсем недавно вышла замуж и еще не привыкла…
Она замолчала, улыбаясь ему смущенно и мило, ожидая, что и он тут же заулыбается в ответ.
Но Ричетти совсем не улыбался. Сама королева Виктория, осуждающая своего придворного, навряд ли выглядела бы столь сурово.
– Надо быть внимательней. Вы допустили непростительную оплошность.
Линнет прикусила губу и покраснела. Она не привыкла, чтобы ее извинения принимали подобным образом. Резко повернувшись, она пошла назад.
– Эти итальянцы просто невыносимы, – сердито пожаловалась она.
– Не обращай на него внимания, милая. Пойдем, посмотрим на крокодила из слоновой кости, который тебе понравился.
Пуаро, смотревший им вслед, услышал глубокий подавленный вздох. Он обернулся и увидел рядом Жаклину де Бельфорт. Она судорожно вцепилась в поручни. Его поразило выражение ее лица. Ни веселья, ни гнева. Казалось, в ней бушует пламя, которому она не дает прорваться наружу.
– Им больше нет дела, – тихо и страстно проговорила она.
– Они ускользнули от меня, и мне их не догнать. Им все равно – тут я или нет. Я больше уже не в силах причинять им боль.
У нее задрожали руки.
– Мадемуазель…
Она прервала его.
– Ах, поздно… Слишком поздно для предостережений… Вы были правы. Мне не следовало ехать сюда. Не надо было ехать на этом пароходе. Как вы тогда сказали? Путь души. Мне нет пути назад. И я пойду дальше. Им не быть счастливыми. Не быть…