Так ли хорошо учили в школе ФБР, или Роулз сам был так умен – уже не имело значения. Не только Колапушин, но и остальные оперативники, включая Немигайло, очень его зауважали после того, как он на ломаном русском языке и с Васиной помощью изложил свой план.
Однако время приближалось к десяти! Пора было уже появиться Ребрикову. И он пришел как по расписанию – подошел со стороны Арбатской площади, одетый точно так, как и описал в телефонном разговоре. На глазах у него были большие темные очки – видно, после всех передач по телевизору ему слишком уж надоедали на улицах. Ребриков встал там, где и договорился с незнакомкой – посередине перекрестка, – и стоял, переминаясь с ноги на ногу и нервно озираясь.
Немигайло опять оказался совершенно прав! К Ребрикову подошла именно девушка. К сожалению, они оба встали так, что ее лица не было видно. Оставалось надеяться на то, что Роулз сможет ее заснять. А надеяться на него было можно! Через мощную оптику Колапушин прекрасно видел, как Джонатан приблизился вплотную к этой паре и назойливо подпихнул чуть ли не под нос Ребрикову свою тыкву с мелочью. Ребриков недовольно отмахнулся, но Джонатан продолжал кружить вокруг них. Со стороны создавалось полное впечатление, что надоедливый чернокожий бродячий артист все-таки не оставил надежды разжиться парой десяток у Ребрикова.
Разговаривала эта пара очень недолго. Девушка что-то отдала Ребрикову – видимо, то письмо, о котором говорила по телефону, – и быстро ушла в сторону Арбатской площади. Ребриков пошел по Арбату в другую сторону – к Смоленской. Колапушин не видел, но знал, что за девушкой обязательно должен был последовать Вася, а за Ребриковым – Миша.
Техник ОТО разобрал оптику и штативы, на которых она крепилась, и уложил в футляры. Больше делать здесь было совершенно нечего – пора было ехать к себе в Управление.
– С легким паром, балерун! – весело приветствовал вернувшегося из душа Джонатана Немигайло. – Что-то ты долго – мы уже и ждать тебя устали.
– Очень прочный краска, этот, блю... как это? – виновато попробовал объяснить Роулз.
– Синяя, – улыбнулся Колапушин. – Егор Фомич шутит, Джонатан. Могли бы и еще попариться.
– Болше не надо! Но этот, синяя, очень прочный!
– Не нашлось у гримеров синей краски, – объяснил Колапушин. – Видимо, не пользуются они ею. Намазали чем под руку попало. Вы же сами просили синюю.
– Я видел такой рисунок у дансерз из Джамайка, сэр. Надо рисовать правилно!
– Совершенно верно, Джонатан, – согласился Колапушин. – Так надежнее. Наверное, вы очень хотите поскорее просмотреть то, что вам удалось заснять?