– А что еще?
– Как? Даже не хотите ему ничего предъявить?
– Нет.
– Странно. Я думал, вы обрадуетесь возможности как-то облегчить свою душевную боль…
Марина усмехнулась, глядя в глаза Мастифа:
– Что же, Оскар Борисович, я должна взять бритву и отрезать ему что-нибудь лишнее?
Мастиф захохотал, поднимая свою рюмку:
– За вас, дорогая! И все же я настаиваю, чтобы вы поговорили. Это своеобразная награда за его труд. Он ничего не просил, кроме возможности увидеть вас, Марина. Не бойтесь, за дверью сидят Череп и Кабан. Если что… – он выразительно посмотрел на Дениса, и тот съежился. Видимо, хорошо был с ними знаком.
Мастиф вышел, и воцарилось молчание. Марина невозмутимо курила, уже совершенно владея собой. Это опять была сука-стерва Коваль.
– Что, так и будешь стоять, как официант? – поинтересовалась она. – Садись, раз уж это ты хотел меня видеть. Я-то обошлась бы, как ты понимаешь.
Опустившись в кресло, он смотрел на бывшую любовницу глазами долго битой собаки, которую хозяин неожиданно пустил в дом и даже решил накормить.
– Какая ты красивая, Коваль! – хрипло проговорил Денис. – Ты стала еще лучше, чем была.
– Это все, что ты хотел мне сказать? – она сделала очередной глоток коньяка.
– Прости меня, если можешь…
Он попытался встать на колени. Но правое колено не гнулось, и это все выглядело нелепо и жалко.
– Встань, – брезгливо поморщилась Марина. – Что за неистребимая любовь к дешевым мелодрамам, я это ненавижу. Что у тебя с ногой?
– Череп раздробил мне коленную чашечку бейсбольной битой, – криво усмехнулся Нисевич. – Только две недели, как снял гипс, никак к хромоте не привыкну.
– Череп парень серьезный. А ты сочувствия моего ждешь?
– Нет… Я знаю, что это месть за то, что я с тобой сделал. Но если бы ты только знала, что я пережил здесь за это время…
– А я не хочу знать, – перебила она, снова щелкая зажигалкой. – Вряд ли тебе было намного хуже, чем мне. Поэтому не дави на жалость, я просто не знаю, что это такое.
– Что мне сделать, чтобы ты простила меня? – спросил он, заглядывая в глаза.
– Ты что, идиот? – удивилась Марина. – Да будь моя воля, я убила бы тебя, а ты говоришь – прости!
– Убей, ты сможешь, я знаю. Все равно рано или поздно меня забьют здесь до смерти. Стоит только Мастифу упомянуть твое имя, как они звереют и молотят меня. И я же еще должен лечить их, если что… Мог бы – давно с собой покончил бы…
– Духу не хватает? Ну, еще бы – это не безответную женщину бритвой полосовать, это ж себе, любимому…
Он опять затравленно посмотрел на нее, весь сжался. Страх перед болью превращает человека в животное – подтверждение этого тезиса сидело сейчас перед Мариной. Когда-то он пытался превратить в нечто подобное ее саму, а теперь вон как жизнь все переставила…