– Я готов дать две золотых и одну серебряную гривну с четвертью, – заявил приказчик.
– Готов ли ты предложить больше? – обратился судья к Кирияну.
– Нет, благородный судья, для меня это слишком дорого, – развел руками тот.
– Торги завершены, – объявил судья. – Рабыня Татьяна продана купцу Леодру за две золотых и одну с четвертью серебряных гривны. Готов ли представитель достойного купца внести плату немедленно?
– Да, справедливый судья. – Приказчик подошел к конторке писца и не спеша отсчитал деньги.
Татьяну трясло. По ее щекам текли слезы. Происходящее казалось совершенно нереальным. Ведь нельзя же продать живого человека, как вещь! Нельзя судить неправедно! Не могло все это произойти с ней!
Как оказалось, могло.
Приказчик встал перед Татьяной. Под его хозяйским, насмешливым взглядом девушка потупилась.
– Развяжите ей ноги, – распорядился приказчик.
– Не боишься? – ехидно усмехнулся командир караула.
– Чего мне бояться? – скривился приказчик. – Теперь она рабыня, и у нее есть хозяин. Она знает, что за непокорность будет сурово наказана.
– Тоже верно, – кивнул стражник.
Он нагнулся и развязал ремень, связывающий ноги девушки.
– Руки развязать? Рот освободить?
– Не надо. Если со связанными руками по улице пройдет, лучше свое новое положение постигнет. А кляп… Молчаливая женщина завсегда лучше говорливой.
Присутствующие прыснули от хохота. Таня не знала, куда девать глаза от стыда. Но оказалось, что ее ждет еще больший позор. Приказчик отстегнул от пояса кожаный ошейник и надел его девушке на шею. Потом он размотал обвязанную вокруг пояса веревку, пропустил ее через кольцо, прикрепленное к ошейнику, завязал узел и потянул к выходу.
– Пошли, рабыня.
Таня непроизвольно сделала шаг и всхлипнула. Стыд был невыносим. Ее, цивилизованного человека, специалиста с высшим образованием, гордую красавицу объявили рабыней, продали на аукционе и теперь словно скотину тянули на поводке.
– Удачи тебе с этой дикаркой, – напутствовал приказчика судья.
– Леодр и не таких обламывал, – бросил через плечо тот.
Глава двадцать первая,
о рабстве
Таню снова вели по улице на веревке, привязанной к ошейнику, со связанными руками, кляпом во рту и обрезанными штанами. Происходящее уже казалось девушке даже не страшным сном, а вообще чем-то сюрреалистическим. Прохожие в открытую пялились на нее, показывали пальцами и обсуждали. Но Таня не слышала отпускаемых в ее адрес замечаний. Ее душили стыд и ярость. Она кипела гневом. Даже встречных прохожих, невольных свидетелей ее позора, она готова была растерзать. А уж купившему ее приказчику, судье, Кирияну, стражникам, Ставру она выдумывала самые страшные кары. Таня смаковала их воображаемые муки. Но тут же подергивание прикрепленной к ошейнику веревки или камушек, попавший под босую ногу, возвращали ее к реальности и снова заставляли переживать весь ужас своего положения. На ошейнике, с кляпом, с голыми ногами…