Я перестал его слушать. Это уже была не просто фантазия, а бред сумасшедшего. Однако посол Браден, первый секретарь Бриггз и шеф военно-морской разведки в Центральной Америке полковник Джон Томасон-младший воспринимали его всерьез. Прошло еще тридцать минут, и, хотя Браден сказал, что, прежде чем дать окончательный ответ, ему нужно посоветоваться с остальными, было очевидно, что Хемингуэй получит горючее, гранаты, автоматы и каперское свидетельство. Настоящее безумие.
– Кстати, Эрнест, – добавил посол, когда мы вновь пожали друг другу руки и я вместе с писателем стоял в дверях, – входит ли эта экспедиция в ваш план „Хитрого дела“?
– Надо дать ей другое кодовое наименование. – Хемингуэй откашлялся. – Например, „Френдлесс“ <Френдлесс – враждебный, недружелюбный (англ.).>.
– „Френдлесс“… ага… очень удачно, – отозвался посол, черканув что-то в своем блокноте.
Выйдя наружу и оказавшись под палящими лучами солнца, я спросил:
– „Френдлесс“?
Хемингуэй потер подбородок и посмотрел в обе стороны, как будто что-то потерял или забыл.
– Ты уже знаком с Френдлесс, – рассеянно ответил он.
– Правда?
– Правда. Это большой бесхвостый кот на кухне, отличающийся злобным характером. – Хемингуэй просиял, словно вспомнив нечто важное. – Сейчас мы поедем во „Флоридиту“, – заявил он, бросив взгляд на запястье. – До ужина осталось четыре часа. Мы выпьем дайкири.
* * *
Три часа и множество бокалов дайкири спустя я сказал Хемингуэю, что приеду в финку вечерним автобусом.
– Чушь. Последний автобус, который туда идет, отправляется из центра в семь часов.
– Тогда отправлюсь пешком.
– Тебе придется шагать всю ночь. Ты опоздаешь на ужин в финке.
– Я и не знал, что меня пригласили на ужин.
– Разумеется, пригласили. Точнее, пригласят, как только я переговорю с Мартой. Во всяком случае, я надеюсь.
– Я поужинаю в городе и как-нибудь доберусь сам, – сказал я.
Хемингуэй пожал плечами.
– Я и забыл. Ты ведь должен докладывать своим хозяевам.
Так и быть. Отлично. Ну их всех к черту, кем бы они ни были.
Проследив за тем, как „Линкольн“ отъехал от обочины и покатил в сторону площади Кафедрального собора, я кружными путями добрался с улицы Обиспо до Обрапии, прошел два квартала до улицы О'Рили и вновь вернулся на Обиспо.
Я не заметил ни своего связного, ни высокого человека, который, по словам Дельгадо, служил в Кубинской национальной полиции, но на углу Обиспо и Сан-Игнасио ко мне подъехал темный „Бьюик“, и лысый гном, сидевший в заднем кресле, спросил через открытое окно:
– Вас подбросить, господин Лукас?
– Благодарю.
Я сел рядом с ним. Водитель машины, худощавый мужчина примерно моего возраста, был мне незнаком. Он носил дымчатые очки и твидовый костюм, который был бы куда уместнее осенью где-нибудь в Новой Англии, нежели весной в Гаване. Что-то в его облике – вероятно, чересчур напряженная поза и пальцы, судорожно стискивавшие руль, – подсказало мне, что он не профессионал.