Затем ее нерешительный взор возвращается к нему, заставляя его гадать, что она думает о нем. Видела ли она когда-либо мужчин иных, нежели лохматые, заросшие слизни с Дельты? Ну, наверное. Наверняка через эти пустыри проезжало достаточное количество госслужащих, кожа угрей - хорошее экспортное сырье.
Госслужащие для такой, как она, - важные шишки.
Ну и что теперь? Предположить, что она настолько растерялась, что не может его вспомнить - рискованно, но убить ее к чертям как-то нечестно, и уничтожать результаты работы целого вечера он особого желания не испытывает.
Она издает задыхающийся, сдавленный звук, голова свисает вниз. Он думает, что она ослабела, но она хватается руками за стол с двух сторон и поднимает колени.
Он отскакивает с отвращением.
- Нет!
Она опять неуклюже поднимает голову, смотрит на него между двух своих костлявых бедер и пытается сказать размякшим и слюнявым языком. Ему показалось, что она сказала:
- Господь?
- Я не...
Его настолько тошнит, что он не может говорить. Он указывает на дверь.
- Уходи!
Снова влажные звуки. Потом:
- Уходить?
- Да, уходи!
Она принимается выть:
- Я... я... я обидела Господа! Он трет лоб голой рукой.
- Ты не обидела. Ты не понимаешь... Я... О Господи!
Этой бессмысленной присказке он научился у диких на борту "Зеленых пастбищ".
Следует долгая пауза, потом она с опаской и с невероятным трудом говорит:
- Буду счастлива... выносить... ребенка для Твоей славы, Господи, если такова воля Твоя. Она не очень верит тому, что он ее не хочет. Абсурд! Но он вспоминает, что политический контроль рэндомов часто достигается при помощи государственно одобряемых суеверий. Очевидно, он натолкнулся на некую примитивную веру в воплощение, что прекрасно снимает все вопросы. - Боги не испытывают вожделения, подобно смертным. Ты уже носишь семя. Иди и вырасти мне сына, - указывает он на дверь.
Девушка задыхается, свертывается в неуклюжий комок конечностей, падает со стола на колени и утыкается лицом в кучу лохмотьев.
- Слава...
- Иди! И одежду свою забери.
Нелепость ее реакции терпеть невозможно. Он разражается беспомощным смехом и больше ничего добавить не может. Она воет и съеживается еще сильнее, ему становится еще смешнее. Рывком распахнув дверь, он выталкивает ее в ночь. Он забыл про инструкции, которые сам дал приборам, и в результате его и причудливую ковровую ванну заливает потоком грязной воды. Не причинив, впрочем, вреда - душ будет ей полезен, она уже встает на ноги, затопленная лишь до пояса. Дверь закрывается, погружая ее во тьму, и он выпаливает команду, в результате которой дрифтер легко, плавно, быстро и бесшумно уносится прочь.