Вместе со слугой он поспешил к карете, запряженной шестеркой лошадей.
— Это касается княгини, — говорил следовавший за ним по пятам слуга. — У нее начались роды. Два часа назад. Николас замер от неожиданности.
— Но до срока еще около четырех месяцев.
— Да, но ребенок умер, и, по словам доктора, ваша жена Тоже может умереть этой ночью. Николас не двигался.
— Ваше сиятельство, позвольте я налью вам выпить. В карете есть водка. — Жак тронул руку князя, словно опасаясь, что тот может упасть.
Северьянов пристально взглянул на него. Жак, должно быть, обо всем догадывается.
— Жаль, что ребенок умер, но это не мой ребенок. — В этом князь не сомневался, поскольку за пять лет ни разу не спал с Мари-Элен.
Жак кивнул.
— Да, милорд. Я так и думал.
Но Николас уже не слышал его. Мысли князя лихорадочно работали. Мари-Элен может умереть, а она, несмотря на все свои недостатки, мать Кати.
— О Господи! — встрепенулся он вдруг. — Едем скорее!
«Книжная лавка Брауна. Редкие букинистические издания» располагалась среди целого ряда других магазинов на тихой зеленой улочке, заканчивающейся тупиком, в двух кварталах от Бонд-стрит. В это раннее весеннее утро еще не пробило и девяти часов. Почти безоблачное, ясное синее небо предвещало хороший день. Над лавкой, на подоконнике второго этажа, чирикала птичка, сидя на цветочном ящике. Подоконники слева и справа от лавки уже пестрели веселыми весенними цветами. Дородная женщина, жена владельца булочной, подметала тротуар перед входом в свою лавку. Кэролайн приветливо помахала ей рукой и улыбнулась птичке, которая, увидев ее, перестала чирикать и застыла в ожидании.
— Доброе утро, птичка, — улыбнулась Кэролайн. — Сегодня чудесная погода, правда?
Птичка запрыгала вдоль ящика и выжидательно посмотрела на нее круглыми глазами.
Кэролайн сунула руку в карман фартука, надетого поверх выгоревшего синего платья в полоску, извлекла пригоршню черствых корочек и раскрошила их под деревом.
— Приятного аппетита, птичка, — сказала она и, откинув крючки, открыла ставни на больших окнах отцовской лавки. На витрине были выставлены две географические карты: одна вековой давности, а другая — новенькая. Потом Кэролайн вернулась в лавку, глубоко и с удовольствием вдохнув знакомый запах книжной лавки — запах кожаных переплетов и старой бумаги, не менее приятный для нее, чем ароматы весеннего утра.
Солнечные лучи уже пробивались в темноватую двухэтажную лавку, тесно уставленную стеллажами. Лавка была домом Кэролайн. Она и родилась здесь, в спальне на втором этаже. Сегодня ей не хватало отца. Он уехал почти две недели назад, и теперь девушка с минуты на минуту ждала его возвращения. Отец отправился в Копенгаген к своему клиенту, чтобы отвезти ему одну редкую средневековую рукопись. Кэролайн предпочла бы, чтобы он поручил доставку курьеру, хотя отлично знала, как ценны старинные рукописи, и понимала, почему отец не хотел доверить такое дело кому-то другому. Джордж Браун был для нее всем. Мать Кэролайн умерла, когда девочке едва исполнилось шесть лет, а родственников по линии матери она не считала членами своей семьи. Они много лет назад отреклись от Маргарет Оусли Браун и не желали знать Кэролайн с самого ее рождения. Вдовствующая виконтесса Стаффордская так и не простила старшей дочери того, что та вышла замуж за простолюдина. Для нее не имело ни малейшего значения, что они любили друг друга.