Отделывая спицы последнего колеса он поднялся, стер пот со лба и отступил на два шага: — А ведь славная вышла штучка!
С кисточки стекала густая, теплая киноварь. Рабочий костюм механика был весь вымазан красками. Глаза блестели от возбуждения.
Ай да вертушка! Совсем как новая. А ведь из чего сделана? Из старых, разрозненных частей. Сколько пришлось колесить за ними по разоренным имениям! Мотор купил тоже подержанный. С мая месяца начал работать над машиной. Чистил, подпиливал, подвинчивал, смазывал — и вот, наконец, закончил. Вчера испробовал ход. Идет как вихрь.
— Готово! — с облегчением сказал он, закончив осмотр.
Почувствовал усталость, разливающуюся по всему телу. Теперь, стоя у маленького двигателя, он невольно вспомнил прошлое. Отрывочно, неясно вставали в памяти картины пережитого. Но эти воспоминания не радовали его. Наоборот, они вызывали смутное беспокойство, неудовлетворенность, как будто в чем-то основном сделана ошибка, что-то упущено и безвозвратно испорчено.
Вспомнил он о том, как был мальчишкой-подмастерьем. Ведь вот с чего начал! Потом сельская кузница. Наконец, он становится рабочим. Город, мастерские, спаянность с рабочим коллективом… Союз, клубы… Сдал экзамен на мастера.
Отец уговорил пойти на железную дорогу. Стал машинистом. Эта трудная служба дала ему немало. Исколесил всю страну, много видел, много слышал. А потом, за предводительство в железнодорожной забастовке, без всяких объяснений был вышвырнут со службы.
Целый год провел дома без работы. Здесь познакомился с девушкой, на которой женился. Тесть обещал службу, присмотрел для него место на одном винокуренном заводе в провинции. Ладно!.. После свадьбы отправился на этот завод при имении. Там провел шесть лет, шесть тихих, спокойных лет. Скопил небольшой капиталец. В первое время тяготился, вспоминал товарищей, коллектив… Но потом с каждым днем все сильнее и сильнее стал поддаваться влиянию семьи. Начал строить планы, захотел быть самостоятельным, независимым хозяином. Мечтал о своем двигателе, хотя бы маленьком, с кулак величиной, но своем. И вот наконец добился. Он вспомнил громадные, выложенные кафелем заводские машинные отделения. И вот теперь и у него будет такая игрушка, правда, маленькая, зато своя, собственная.
Почему же ему не по себе и как-то неловко, будто он взял чужое? Он старался отогнать эту неловкость, старался думать о хозяйстве, о семье, в глазах которой он был героем.
— Эх, молотить будем! Хорошо купил машину, прямо даром. Правда, и неважная же была штука!
Машина готова. Молотилка красная, мотор зеленый, спицы красные в полосах и черные колеса. Обмолотит он хлеб трех имений и двадцати мелких усадеб, сделает на худой конец тысяч пять центнеров. А зимой будет пилить дрова у Фридлендера. Уже и пилу высмотрел в прейскуранте. Придется только немного изменить конструкцию, так, чтобы рабочему не приходилось руками касаться полена. Ну, да уж он придумает какое-нибудь приспособление. Чудесно будет! Лишь бы эта бешеная горластая собачонка — мотор — пролаяла всю молотьбу так, как сегодня.