Я знал, что медлить нельзя. Надо или скрыться обратно в лес, или же примкнуть штыки. Но не успел я встать и выпрямиться, как увидел, что на нас движутся со всех сторон плотные и широкие цепи русских. Их как будто посылали густые хлебные поля. Здесь я почувствовал, что моя правая нога немеет. Боли не было, и я подумал: «Пуля. Интересно только, цела ли кость».
А потом совсем близко что-то лопнуло, и я упал. Когда я пришел в себя, то понял, что меня несут. Несли долго. Голова была тяжелая, словно вместо мозга ее налили свинцом.
Когда меня опустили на землю, я узнал село, из которого мы вышли утром. Около церковной ограды кучками стояли мои безоружные солдаты. Их охраняло несколько верховых казаков.
Я пошевелил рукой. Двое солдат, — очевидно, те, которые принесли меня сюда, — нагнулись. Я хотел что-то сказать, но мой язык будто перевязали веревкой. Рана на лбу сильно болела, и при каждом ударе сердца казалось — штык вонзается мне в мозг. Лежал я на измятой соломе, неподалеку серели слонообразные контуры палатки. Я закрыл глаза.
«Быть не может. Невозможно!» — думал я с каким-то странным, беспомощным протестом, хотя уже сознавал, что мы находимся в русском плену. Сперва незаметно, потом все сильнее мной овладевала непреодолимая дрожь. Зубы лязгали, дрожали руки, ноги и каждый мускул в отдельности, сам по себе. Я чувствовал, что мое тело холодеет, жизнь покидает меня. Тихо разговаривали солдаты:
— Ну, господина лейтенанта начисто отделали…
Их слова доносились точно издалека. Громко и отчетливо слышал я незнакомую русскую команду. И от каждого слова вздрагивал. Я чувствовал острый запах сапог, смешанный с запахом свежего хлеба, который всегда оставляли за собой русские солдаты. Я понимал безнадежность своего положения. Я был похож на связанное животное, приготовленное для бойни. Во мне не осталось ничего от бравого лейтенанта. Был недобитый теленок, которого решили съесть без остатка. Я мучительно думал об Эльвире. Я чувствовал, как у меня сочились тихие слезы. Потом я снова потерял сознание. Пришел в себя в палатке, где пахло лекарствами. Надо мной склонились люди в белых халатах, и по выражению их лиц я понял, что мое положение незавидно.
Я был в бреду и полусознании, а санитарный поезд тащил меня через леса и степи незнакомой стороны. Это казалось бесконечным навязчивым сном. Что я знал до сих пор о России? Русских солдат я видел только в плену. Помнил, что когда-то царь Николай Первый посылал своего генерала Паскевича против армии нашего Кошута…
Вокруг железнодорожных станций пестрела невоенная толпа. Я помню — первое, что дошло до моего сознания, было удивление: русские едят огурцы, как у нас едят яблоки.