Сначала война просто поглотила меня. Она кружила меня в своем водовороте, и я не мог смотреть на нее глазами объективного наблюдателя. Я страдал, неся на своих плечах ее тяжесть, но не видел ее. То, что я впервые ясно увидел на войне, — был мой Янош-солдат. Но и его я воспринял тогда не вполне сознательно. Он утонул в сумятице событий и людей, как брошенное в воду оружие. Я подниму оружие и с его помощью буду не только защищаться, но и нападать. Так получилось с Яношем.
Итак, в начале пятнадцатого года я был вторично ранен и попал в тыл. На фронтового бойца соприкосновение с тылом всегда производит сильное впечатление. Во мне оно пробуждало острое чувство враждебности. Во время второй побывки в тылу это чувство вылилось в литературное произведение, в котором я осуждал войну.
В создании этой вещи большую роль сыграл доктор Теглаш, пехотный обер-лейтенант, лежавший рядом со мной на койке военного госпиталя в городе Кашше.[5] У него была мучительная плечевая рана. Мы быстро подружились. Теглаш оказался разносторонне образованным и остроумным человеком. Мне особенно нравилось то, что он был хотя и не блестящим, но все же столичным журналистом. Он первый раскрыл мне весь цинизм политической механики ведущейся войны, откровенно ругал ее и предсказывал ей худой конец. После разъяснений Теглаша я понял, что нас воспитывают с тем расчетом, чтобы мы постоянно находились в заблуждении. Так было легче обмануть нас. Меня потрясли эти новые истины. Нация, границы, армия и война представились моим глазам в новом свете. Я увидел жизнь с иной стороны. Это был космический хаос без философского обоснования. На темном фоне войны заблистали, как молнии, слова новой правды.
Я удивлялся и возмущался. Моя горячность очень нравилась Теглашу, и он со всеми подробностями посвятил меня в историю самого подлого из предательств — предательства рабочего класса вожаками социал-демократической партии. Наконец-то я нашел правильную опорную точку. Я мучился идеями о спасения человечества и вдруг нащупал твердую почву: я вспомнил солдата Яноша.
Все эти мучительные размышления вылились в форму рассказа. Обер-лейтенант Теглаш разбудил во мне писателя. Я, до сих пор только слепо принимавший участие в войне, вдруг увидел ее!
Была еще одна тема, которая мучила меня и просилась наружу. Незаметно для себя я заменил большую космополитическую проблему небольшим, но зато конкретным фактом.
В начале пятнадцатого года на фронте командовали частями — «делали войну», как тогда говорилось, — почти исключительно запасные офицеры. Кадровое офицерство сначала постепенно, а потом все явственнее исчезло с фронта, заняв места для подготовки кадров и маршевых рот в глубоком тылу. В некоторых радикальствующих газетах появились даже осторожные заметки на эту тему. Я хорошо знал кадровое офицерство — ресторанных дебоширов, героев скандальных историй или важных штабистов, мечтающих стать к пятидесяти годам полными генералами. На фронте в нашем полку из ста десяти офицеров и кадетов — кроме полковника u двух майоров, нескольких капитанов и обер-лейтенантов — кадровиков можно было пересчитать на пальцах одной руки. Остальные были запасными.