– Неужели? Очень мило с твоей стороны.
– Хотя и несколько поздно.
– Поздно для Флоры?
– Поздно для нас с тобой.
– Да, видимо, так. Хотя, если бы этого не произошло, случилось бы что-нибудь еще.
– Да. Следующие несколько лет ты проведешь с постоянной оглядкой, теперь я это понимаю. Меня очень потряс тот случай в прихожей вашего дома…
– Дэвида тоже.
– Да, Дэвида, конечно, тоже. Собираете осколки?
– Виндхэм, – сказала я, сидя очень прямо на своей кровати, словно перед судьей, – Виндхэм, я должна извиниться. У меня не было права создавать ситуацию, когда ты мог подумать – мог ожидать, – что я решусь пойти до самого конца. Когда мы начинали, я честно думала, что смогу. Я хотела этого. Но возникли определенные моменты, остановившие меня, и я приношу свои извинения за то, что вовремя не распознала их.
– Ты не могла знать наперед, – возразил он, – Я сам многого не понимал до вчерашнего дня.
– Но что еще есть в моей жизни, кроме моих детей? Что у меня есть?
– О, многое… Ты сможешь вернуться к этому вопросу, когда твои дети подрастут. В пятнадцать они уже не будут падать в реку, верно?
– Но я буду такая старая!
– Ты будешь все равно моложе, чем я сейчас, и потом, ты из тех женщин, которые и в сорок выглядят превосходно.
– Но через пятнадцать лет ты будешь слишком старым даже для меня.
– Да, тогда мы не подойдем друг другу.
– Я хочу сейчас. Хочу сейчас. Хочу сейчас!
– Тогда тебе не следовало выходить замуж, – сказал Виндхэм. – Женщины, которые выходят замуж, отказываются от сиюминутного ради будущего. Разве ты этого не знала?
– Нет, не знала.
– Теперь знаешь. Эмма, поцелуй меня.
– Мне не хочется целоваться, – сказала я, – Я не могу дышать носом.
Но он все равно подошел ко мне, сел на кровать и стал целовать меня, положив руку мне поверх халата и ночной рубашки. Впервые я не была скована черными кружевами и эластиком и смогла почувствовать, как что-то начало шевелиться у меня под кожей.
– Ты прямо как воробышек, – заметил он. – Одни косточки.
– Я вовсе не костлявая, – возмутилась я. Он уложил меня обратно на подушки. Я немного посопротивлялась, но через некоторое время мне все-таки пришлось сдаться. Я позволила ему продолжать, и очень хотела бы сказать, что получила от этого наслаждение. В конце концов я стала озираться по сторонам в поисках носового платка; не найдя его, я просто громко высморкалась в угол простыни. Бедный Виндхэм лежал с закрытыми глазами, пока мне не начало казаться, что он уснул; я протянула руку за градусником, он открыл глаза и увидел, что я измеряю температуру.
– Эмма, – произнес он, – Ты ненормальная, – и снова закрыл глаза. Я промолчала.