– Как странно, – заметил он, – что ты упомянула о Софи Брент. Я собирался заполучить ее, когда начинал сезон. Я положил на нее глаз с самого начала.
– Я догадалась. Уверена, что еще не поздно. Разве тебе не жаль, что сейчас ты оказался сбитым с толку.
– Ты сделала это не нарочно.
– Не знаю.
– Хотя у меня было такое подозрение.
– Правда? Не жалеешь, что ты сейчас со мной, а не с Софи?
– Нет, не жалею. Я вижу, что Софи милая и прямодушная, но у тебя тоже есть свои привлекательные стороны. Это привлекательность недоступного. Попытаться получить от тебя поцелуй – это все равно, что пытаться выжать воду из камня. Я горжусь собой, когда добиваюсь чего-нибудь от тебя.
– Я не собиралась играть в недоступность.
– Неужели? Ты ведь не специально удерживаешь меня?
– Где удерживаю?
– Возле себя.
– Нет, не специально. Не понимаю, зачем я тебе нужна.
– Ты нужна мне, и я думаю, что еще смогу заполучить тебя. Или мне не следовало это говорить?
– Я тоже думаю, что смогу заполучить тебя, хотя уже начинаю сомневаться в этом.
– Как бы там ни было, разговаривать с тобой гораздо интереснее, чем с Софи Брент.
– Я надеюсь, – воскликнула я, услышав это унизительное сравнение. – Но кого интересуют разговоры? – и подвинулась к нему. Так мы лежали в объятиях друг друга, нежно целовались и страдали, пока мне не пришло время идти домой.
Не знаю точно, как это случилось, но после этого разговора наша дружеско-любовная связь с Виндхэмом стала постепенно становиться все более публичной. Какое полезное слово «связь», такое абстрактное и неопределенное, так отвечающее своему истинному смыслу. Не знаю, начались ли какие-то разговоры, потому что я первая бы услышала об этом, но у меня появилось ясное впечатление, что за мною следят.
Виндхэм часто бывал поблизости: репетировал новую пьесу. Я встречала его на улице и постоянно чувствовала, что даже из окон люди могут уловить тон наших разговоров. Это был маленький городок, и почти на каждой улице жили актеры. Каждый раз, проходя мимо театра, я наталкивалась на Виндхэма, а мадам Дон Фрэнклин однажды видела, как мы обнимаемся на лестнице в гримерную. И хотя объятия в театре не такое уж редкое дело, я поняла, что скоро об этом поползут слухи. К тому же Виндхэм дважды неосторожно звонил мне, когда Дэвид уже был дома после работы: один раз трубку взяла я и объяснила, что не могу говорить, второй раз подошел Дэвид, и Виндхэму пришлось повесить трубку. Кроме того, произошло два события.
В один из дней я гуляла в Фестивал Гарденс вместе с Флорой и кормила уток. Там я повстречалась с Виндхэмом, прогуливающимся вдоль берега реки с Эдмундом Карпентером. Виндхэм познакомил нас, и вместо того, чтобы продолжить свою беседу, они принялись развлекать нас с Флорой. Эдмунд даже купил Флоре мороженое в киоске около театра, и мы сели отдохнуть на парковую скамью, пока она ела его. Я была счастлива сидеть, ни о чем не беспокоясь, просто греясь на теплом солнышке. Во время беседы у меня сложилось твердое убеждение, что Эдмунд уже слышал обо мне, потому что относился он ко мне со смесью уважения и одновременно словно намекая на что-то. За чаем в тот же день, когда Флора увиделась с Дэвидом, они принялась болтать о «дядях», угостивших ее мороженым, но Дэвид, к счастью, пропустил все мимо ушей.