Первая демонстрация коллекции была назначена на пять часов, но уже в половине пятого холл был заполнен мужчинами и женщинами. Манеры некоторых из них были далеко не так изысканны, как туалеты. Сам салон был набит до отказа, и стулья с гнутыми ножками придвинули один к другому вплотную. Шум голосов то усиливался, то затихал в напоенном дорогими духами воздухе, и блеск хрустальных люстр соперничал с игрой драгоценных камней в украшениях дам.
С пятиминутным опозданием верхний свет был притушен, серые атласные занавеси, отгораживающие подиум, раздвинулись, образовав арку, и демонстрация весенней коллекции Деспуа началась. Джулия вышла первой, и ее приветствовали аплодисментами, утонувшими в шуме голосов.
— Значит, Деспуа по-прежнему оставил ее своей вешалкой… Хотела бы я, чтобы одежда смотрелась на мне так же… Она просто прелесть! И где это он нашел ее?.. Как ты думаешь — она его родственница? Говорят, он охраняет ее, как сторожевой пес!..
Мужчине, сидящему в первом ряду, эти замечания показались недобрыми: в них чувствовалась та легкая неприязнь, с которой так часто женщины говорят друг о друге. Он полуобернулся, посмотрел на хорошенькую полненькую блондинку и спросил, почему всех так волнует именно эта девушка.
— Потому что она сказочно хороша! Право, можно подумать, что у тебя нет глаз!
— Ну, в платье за двести гиней нетрудно выглядеть прекрасно!
— Да? — протянула его кузина. — Тогда оглянись по сторонам и скажи мне, может ли здесь хоть кто-нибудь сравниться с Джульеттой.
— Ох, нет! — простонал он. — Еще и Джульетта! Я не верю, что это ее настоящее имя.
— Какая разница? Все равно никого красивее я не видела. В следующий раз рассмотри ее как следует.
Ее спутник послушался и вынужден был признать, что это высокое, изящное создание, двигающееся медленно и грациозно, действительно радовало глаз.
По мере того как демонстрация близилась к концу, волнение усиливалось. И вот наконец две манекенщицы вышли в шелковых нарядах подружек невесты, и шепот нетерпения прокатился по рядам зрителей. Медленные аккорды свадебного марша разнеслись по залу, и все изумленно ахнули, увидев возникшую в арке из занавесей Джульетту.
Ее платье было воплощением невинности: умелое сочетание батиста и атласа, которое, казалось, обнажало все — и в то же время не обнажало ничего. Когда она двигалась, каждая косточка ее тела была обозначена, видна каждая линия прекрасной фигуры, но, за исключением лица и кистей рук, все было окутано материей. Это был шедевр портновского искусства, который мог родиться только у Деспуа и который могла надеть только девушка, сложенная так же прекрасно, как Джулия. Деспуа распорядился, чтобы она распустила волосы, и они темной волной легли ей на плечи. На ее лице не было косметики, если не считать туши на ресницах и бледной, отливающей серебром помады.