— А теперь откиньтесь на подушки, и я принесу вам крепкого бульону, — пообещала Дэни, пропустив мимо ушей требование подать чистого бренди. Она взбила подушки, подложенные под спину своему питомцу, подоткнула простыни, сопровождая все это причитаниями и уговорами лежать спокойно, пока она не приготовит ему свой особый целебный отвар.
После того как домоправительница удалилась, Алекс уселся на стул поближе к изголовью и сурово уставился на брата.
— Адская боль, не так ли? — В голосе его звучало сочувствие с долей гнева вследствие пережитого потрясения и тревоги за брата. — Если ты сейчас не хочешь разговаривать, я уйду, но не худо бы узнать, что, черт побери, с тобой случилось. Если я не ошибаюсь, это огнестрельная рана?
— Алекс, не уходи, мне нужно с тобой поговорить. — Питер помедлил в нерешительности, а затем выпалил с отчаянием: — Я убил человека.
— Неужели? — небрежно произнес Алекс. Скрывая удивление, он продолжал невозмутимым тоном: — Уверен, что у тебя были на это причины.
— О да, я же не убийца какой-нибудь! Это — дело чести, Алекс, но… — В смятении он смотрел на брата. — Я так скверно себя чувствую при одной мысли об этом. Я всегда мечтал защищать нашу честь и имя на дуэли, но теперь, когда я отнял жизнь у человека… Меня просто от всего этого тошнит. — Он уныло повесил голову, залившись краской стыда и смущения.
Алекс нагнулся к нему и, приподняв пальцами за подбородок, заглянул младшему брату прямо в глаза.
— А теперь послушай меня, Питер. Ни один джентльмен не испытывает радости, лишив жизни другого… будь то из-за преступления или из-за обиды. Ты был бы истинным безумцем, если бы наслаждался убийством другого человеческого существа. У тебя не было иного выбора. Если бы не победил ты, победил бы другой. В подобных ситуациях кто-то должен проигрывать; здесь только один исход. Тебе оставался лишь один путь, Питер… Ты должен был драться, чтобы победить и жить. — Алекс сурово глядел в глаза брату. — Всегда стремись победить в бою.
— Наверное, ты прав, Алекс, но я никогда не думал, что буду из-за этого так мучиться… Как-то по-женски… Мне даже хочется плакать… — признался он, чувствуя себя совсем глупцом. — Ты всегда казался мне таким сильным после своих дуэлей, торжествующим победителем, у тебя никогда не было угрызений совести или сожалений. Я решил, что мои чувства какие-то недостойные… как у какого-нибудь труса.
— Нет, Питер. У тебя сердце честное и открытое, это выдает в тебе человека искреннего. — Он с любопытством посмотрел на брата. — Неужели ты правда думал, что я, сразив другого, не чувствую сожаления или раскаяния? Поверь, Питер, чувствую, и еще как. Просто я привык держать свои переживания при себе и поэтому являю свету невозмутимое лицо. Но внутри меня жжет боль, такая, будто сердце разрывается…