Первые два часа они ехали довольно быстро, но затем дорога стала отвратительной, после весенних дождей ее совсем развезло, карета тряслась по ухабам и рытвинам. В полдень они остановились в придорожной гостинице, чтобы перекусить, пока кормили и поили лошадей. Во время путешествия они с полковником почти не разговаривали, а Яна все время дремала. Он был к ним очень внимателен, но тем не менее сдержан, возможно, даже преувеличенно любезен. После обеда они продолжили свой путь; по мере того как темнело, карета ехала все медленнее и меньше тряслась на ухабах. Они сидели бок о бок, завернутые в меховую полость.
Валентина подумала, что он спит, и задремала, прислонившись к его плечу. Она проснулась, когда карета остановилась в последний раз. Она почувствовала, что рука полковника обвилась вокруг ее талии, а щека, искалеченная шрамом, прижимается к ее щеке.
Валентина проснулась после тяжелого сна на третий день их путешествия. Они ночевали в придорожных гостиницах, но те по мере их продвижения становились все более примитивными. В последней из них кровати были такими грязными, что они не решились спать на них: и она провела ночь на полу, завернувшись в плащ, а Де Шавель просидел под ее дверью. Теперь они уже приближались к ее родным местам, и она подалась вперед, чтобы посмотреть в окно. Он спал рядом с ней, а Яна похрапывала напротив, все были усталы и измучены. Путешествие было утомительным и опасным, и без защиты Де Шавеля на двух женщин наверняка бы напали и ограбили еще в самом начале пути.
Валентина двигалась с большой осторожностью, чтобы его не разбудить. При утреннем свете было видно, как осунулось от усталости его лицо. Он не спал всю прошлую ночь, пока они с Яной отдыхали. Впервые за пять лет Валентина поняла, что значит, когда о тебе заботятся и тебя защищают, когда предугадывают все твои желания, так что ей даже ни разу не приходилось просить его о чем-либо.
Просто поразительно, насколько заботливым оказался этот человек; было неловко и странно сидеть так близко с ним, державшим ее в своих объятиях и целовавшим ее так, что распухли губы, и не касаться его, если не считать положенной на плечо головы во время сна. Он заботился о ней на протяжении всего пути, как о ребенке, но ни разу не показал, что относится к ней, как к женщине. Глядя на его спящее лицо, Валентина вся отдалась сладостным и мучительным мечтам о своей любви, поскольку она поняла, что наконец-то впервые в жизни она полюбила. Ей было тяжело смотреть на его суровое и как бы чужое лицо, со шрамом от старой раны, пересекающим его щеку, ей было безумно тяжело, потому что больше всего на свете ей хотелось склониться к нему и разбудить его поцелуем, гладить его по искалеченной щеке, пока он не откроет глаза и не заключит ее в свои объятия. И все же она была счастлива, потому что исчезла пустота в ее душе, потому что он был здесь, рядом с ней. Она боялась и подумать, как долго это еще может длиться.