Тип явился мгновенно, будто ждал своей очереди за дверью.
Костюм фельдмаршала, увешанный орденами, уже был на нем. Я мог бы поклясться, что часть из них видел на мундире старушки, уж, не одолжил ли он у нее?
Золотые эполеты слепили глаза. Фуражка с тяжелой кокардой и штаны с широкими галифе делали его похожим на советского милиционера первой половины двадцатого столетия. Со стороны его можно было принять за клоуна-дилетанта, который рад случаю продемонстрировать свой балаганный наряд.
Но он, очевидно, был чрезвычайно доволен этим щегольским мундиром и не без гордости смотрел на меня своими маленькими и по-собачьи преданными глазами.
— Послушайте маршал, кем вы были раньше, до переворота? — спросил я.
— Заместителем начальника гарема по политической части, — по-военному отчеканил он.
— То есть? — не понял я.
— Держал супруг ваших в курсе политических событий.
— Меня не интересует, за что вы их там держали, я спрашиваю — кем вы были в гражданской жизни?
— Раньше я держал ресторан китайской кухни в Яффо, — сказал главный евнух.
Слово «держал» было, очевидно, главным в его лексиконе.
— Вы что-нибудь понимаете в китайской кухне?
— Не более чем вы, Ваше величество, просто израильтяне любят пожрать и готовы платить за экзотические вывески на ресторанах.
— А как вы попали сюда?
— Должность мне предложил рав Оладьи за то, что я щедро жертвовал на строительство синагог в южном Тель-Авиве.
— А ордена где заработали?
— А это так, — тип скромно махнул рукой, — за мою службу на флоте.
— Немало вы, наверное, наделали подвигов на флоте, — усмехнулся я.
— Я служил в морском десанте.
— Участвовали в вылазках?
— Многократно, а однажды мы взяли на абордаж эсминец, — предался, было, он воспоминаниям, но я вовремя остановил предстоящий словесный понос старого морского волка:
— Послушайте, контр-адмирал, я передумал и готов к просмотру порнофильмов.
— Ну что ж, — обижено, хмыкнул морской волк, — как угодно Вашему величеству.
Я понимал, и где-то даже сочувствовал его обиде: кому приятно сознавать, что твое боевое прошлое никого не интересует.
Извивающиеся в экстазе голые тела, твердые длинные члены оставили меня абсолютно равнодушным и через полчаса, так называемой сексотерапии, я махнул рукой и велел Типу закругляться.
Мое религиозное воспитание, очевидно, наложило свой отпечаток, и я практически не воспринимал порнографию, несмотря на то, что с воспитанием было покончено давно, а с религией еще раньше.