Она опять смеется деланным смехом, который причиняет мне почти физическую боль. Все это виски, поглощаемое ею, отнюдь не укрепляет нервы.
– Ты ничего не хочешь передать моему брату? – неожиданно спрашивает Пюс.
А вот этого не надо было говорить. Я ненавижу Андре, я всегда его ненавидел и никогда не мог понять, почему. Не потому ли, что Пюс каждый раз, когда едет в Париж, останавливается у него. Я чувствую, что их связывает некое сообщничество, которое было между ними всегда. И мне кажется, будто он ее у меня похищает.
К тому же, Андре Дюверже – полная противоположность мне: крупный предприниматель, низенький, ростом с метр шестьдесят, весом в девяносто кило мужчина. Он – владелец фармацевтической лаборатории, и все, что его интересует в жизни, – это «делать деньги». На эти деньги он покупает большие, бросающиеся в глаза вещи: американские автомобили, моторные лодки, холодильники, куда можно засунуть целого быка.
Это невозмутимое, всем довольное существо, от которого не ждешь сюрпризов, которое ни из-за чего не переживает, тогда как я переживаю из-за всего. Мне отвратительна его манера одеваться и то, как он питается. Я в ужасе от его квартиры. Андре наводит на меня скуку. Смертельную скуку.
В очередной раз я говорю об этом Пюс. Говорю со злостью, в которой прекрасно отдаю себе отчет.
– И все из-за того, что один раз в году я провожу у него две недели! – спокойно замечает Пюс, поднимаясь по лестнице.
– Два раза в год! Три раза в год! По-моему, ты вообще живешь в Париже!
Ах, злонамеренность! Я мог бы написать о ней целый роман. Сознательное, заранее обдуманное зло.
Сейчас она поднимется по лестнице и скроется наверху, и я окликаю ее сдавленным от подступившего отчаяния голосом:
– Дорогая!
Она в изумлении останавливается на последней ступеньке и наклоняется через перила:
– Да. В чем дело?
– У тебя большой багаж?
Меня вдруг страшно интересует этот вопрос.
– Большой желтый чемодан и черный баульчик.
– Как обычно.
– Да, как обычно, – повторяет Пюс.
Кто мог бы обнаружить яд в этих совсем простых словах, которые обжигают меня и должны причинять ей боль?
Теперь она исчезает. По-настоящему. Ее нет в моем мире. Словно никогда и не было. Однако она по-прежнему здесь. Присутствует, как «духи» в старых английских сказках. Как присутствуют те, что умерли совсем недавно.
Я не могу оторвать взгляд от опустевшей лестницы, где наверху еще витает, наверное, ее аромат. Как же долго не исчезает след, оставленный женщиной, которую любишь.