Андре так и не закончил. Его напряженное тело устало ждать и он оборвал себя на полуслове.
Бедра его напряглись. Горячий и влажный, он вошел до отказа в ее сладостный, дрожащий бархат — и чуть не умер от доставленного ею блаженства, когда она снова начала содрогаться.
Тэсс едва не задохнулась.
— Но ты не… то есть не…
— Первый раз был для забвения, чайка. Второй — для разжигания страсти. А третий… — Француз застонал, когда ее чуткие пальцы отыскали напряженные мужские соски, спрятанные в густом руне курчавых волос. Он приподнял Тэсс над собой, захватив ладонями ее ягодицы. Вокруг него сияли ее волосы, ниспадая подобно темной завесе из пламени. — А этот раз — для любви, понимаешь? Разве может быть по-другому, сердце мое, когда ты наполняешь меня тысячью солнц? Я никогда не перестану хотеть тебя… прижаться телом к телу в любовном восторге.
Но теперь уже Тэсс не слушала его, воспламененная, с расширенными от восторга глазами. В упоении от безошибочного, чувства, что он метит в самое ее сердце, ликуя от невнятных стонов наслаждения, срывающихся с его губ при ее малейшем движении.
Откуда-то послышался резкий грохот прибоя, отдающийся эхом в ее ушах, крови и самом сердце, — прибоя, столь же необузданного, как и мужчина, неистово движущийся с ней в унисон.
На этот раз, когда ее начала поднимать волна, Тэсс почувствовала, что Андре поднимается с ней, нашептывая ей невнятные бретонские любовные слова, когда они вместе оказались вовлеченными в разбушевавшуюся стихию.
Темнота обернулась светом; на мгновение пустота обрела осязаемую форму. Казалось, их пронизывает странное, фосфоресцирующее свечение, видимое даже для слепых глаз Тэсс.
И тогда они распались на молекулы, которые смешавшись, рассеялись над широким пространством облаков и воды, куда их наконец зашвырнула неистовая любовная буря.
Сон пришел к ним почти мгновенно. Они лежали рядом со сплетенными руками и ногами, темные волосы перепутались с золотисто-каштановыми, белая кожа соприкасалась с бронзовой.
Пресыщенные, они грезили и уносились куда-то, а в это время над гранитными скалами нашептывал теплый ветер, слегка волнуя воды залива, покрытые беспокойной серебристой рябью под луной.
В эту ночь даже соловьи не пели, боясь разбудить их.
Что-то в глубине сознания кольнуло его. Какая-то упущенная из виду обязанность?
Француз заворочался, бормоча что-то.
В полусне его острый ум охватил множество ожидающих его решения вопросов. Надо было пополнить запасы «Либерте»; очистить обитый медью корпус корабля от морских уточек и крошечных морских сверлильщиков; надо было залатать паруса брам-стеньги в тех местах, где шторм повредил их.