Женщина не изменила традиции. Надо было слышать, как она будила ребенка, заливаясь, словно мартовская кошка:
— Масенький, холосенький, агу, агу! Масенький хочет бай-бай! Ну-ну, открывай глазки, пора гуль-гуль! Ах ты моя плелесть! Киска! Рыбка! Просыпайся. Скажи: агу!
Берта становилась все настойчивее, осмеливаясь на дерзости, которые я обычно позволяю только избранным. Пришла пора как-то отреагировать. Стараясь не шуметь, я открыл кухонную дверь, шагнул в соседнюю комнату и замер на пороге.
Я ожидал увидеть блондинку с фотографии. Не тут-то было: над колыбелью суетилась старуха. И какого сорта! Законченная пьяница. В лохмотьях. На плечи был накинут дырявый платок. Подол юбки свисал клочьями, как у злых ведьм из детских книжек. Сальные волосы, возможно, были седыми. Утверждать наверняка я не решаюсь, поскольку их никогда не мыли. Спутанными лохмами они падали на плечи. Хотя я стоял в двух метрах, крепкий запах винища бил в нос, раздражал слизистую, посягал на уважение, которое я испытываю к хорошим винам.
— Вы, наверное, нянька? — осведомился я.
Старуха не вздрогнула, не подскочила на месте. Алкоголь притупляет реакцию. Услышав мой сладкий голос, она медленно, со скрипом, обернулась.
Честное слово, думаю, отрезанная голова в холодильнике выглядела более аппетитно, чем рожа этой уродины. Представьте себе гнилой сморчок, выкрашенный фиолетовой краской. Кожа была не просто пористой. Огромные поры, залитые вином, соединялись густой сеткой синих вен. Глаза — две захватанные, помутневшие пуговицы. Рот открывался в сумрачную дыру, где давным-давно стерлись следы зубов.
Она прохрипела нечто вроде “Це таке?”. “Что такое?” — немедленно перевел я, хотя у меня не было при себе толкового словаря.
— Так как же? — настаивал я. Она нацелила на меня черный, лоснящийся палец, как у торговки газетами:
— Тык!
Я догадался, что “тык” должно означать “А кто ты такой?”.
— Друг семьи, — представился я. — А как ваше имя, мадам?
Вместо того чтобы назваться, она задала вопрос, прямой и довольно неожиданный.
— Ты никогда не целовал мою задницу? — осведомилась сморщенная поганка.
Я кое-как нашелся что ответить.
— Не имел чести, мадам, и не искал ее, хотя ради такого удовольствия, наверное, стоило бы приложить усилия.
Церемонная речь не произвела впечатления на старую каргу.
— Кончай трепаться, придурок! — пробормотало чудовищное создание.
Берта пихнула меня в бок.
— Я не позволю этой твари оскорблять вас! — заявила воительница. — Нет, вы только гляньте: какая-то мразь осмеливается наскакивать на комиссара! Чего вы ждете, Сан-Антонио? Наденьте на нее наручники! Да! Да! Я требую, буду свидетелем. Наручники и в кутузку!