— Потому что Мортон не умеет раскалывать, а я — да!
— Интересно было бы взглянуть…
— Пожалуйста!
Хантер закурил, высвободил правую ногу Субрэя и, сняв носок, поднес горящую сигарету к его пальцам.
— Вы все еще не хотите говорить?
— Нет.
— Что ж…
Роналд уже собирался прижечь ногу Жака, как вдруг Мортон негодующе крикнул:
— Ронни!
— Отвяжитесь, Майк!
— Ронни… Вы думаете, Дэйзи обрадовалась бы, узнав, что ее муж стал палачом?
— Запрещаю вам упоминать о моей жене!
— По-вашему, Алан и Монтгомери гордились бы своим папой, узнай они, что тот разыгрывает из себя заплечных дел мастера, как какой-нибудь китаец? Я уверен, если бы после этого вы попытались обнять своих мальчиков, они бы сбежали, вопя от ужаса!
Роналд раздраженно отшвырнул ногу Субрэя и подскочил к американцу:
— Слушайте, Майк, агент я секретной службы или нет?
— Вне всякого сомнения, Ронни.
— Тогда не мешайте мне работать! И не смейте называть меня Ронни!
— Это не ваша работа, Ронни… Я знаю, вам будет очень стыдно, что вы пошли на такую мерзость… Вы джентльмен, Ронни…
— Вы думаете? Но, во имя Иова, скажите мне, каким образом я заставлю Субрэя выложить, куда он сунул треклятое досье?
— Понятия не имею, старина…
— Майк, с вашей стороны очень гадко было говорить мне о Дэйзи и мальчиках…
— Я хотел только избавить вас от угрызений совести, Ронни…
— Между прочим, в наказание за провал они ушлют меня в Чехословакию или в Болгарию… Тогда уж я точно не скоро увижу Дэйзи!
— Сочувствую вам, Ронни… Но, знаете, меня самого запросто могут отправить куда-нибудь в Джакарту или в Бангкок… тоже не сахар…
— И зачем мы только выбрали такую работу, Майк?
— Повторяю, старина, нас облапошили!
Привязанный к дереву сержант жестоко страдал. Теперь он жалел о том, что рыжий разбойник его не убил… И страдал еще больше оттого, что англичанина уже не было поблизости и он никак не мог выполнить лицемерные пожелания Коррадо. Никогда больше Карло не осмелится предстать перед Антониной! Она перестанет уважать его, не сможет ни восхищаться им, ни обожать… Кто станет с почтением относиться к человеку, которого, словно бабочку в коллекции, пришпилили к дереву? Коррадо питал особую любовь к святому Януарию — он унаследовал такое пристрастие от бабушки, уроженки Неаполя, — и теперь обратился к этому святому с горячей мольбой поспешить на помощь северянину, забыв о предпочтении, которое он всегда оказывает жителям Юга. Однако святой Януарий, видать, оказался закоренелым регионалистом, ибо не пожелал услышать мольбы болонца. И сержант с горечью подумал, что даже там, наверху, сидят упрямцы…