— Мало того, что ты смеешь в моем присутствии расспрашивать этого типа о мальчишке, которого я проклял и выгнал из дому, нет, ты еще позволила себе в лице этого злосчастного полицейского передать поцелуй мерзавцу, ставшему позором нашей семьи! Негодяю, из-за которого я больше не выхожу на улицу, боясь, что на меня станут показывать пальцем и хихикать! И этот неблагодарный сын, это чудовище, рядом с которым самый закоренелый убийца — сущий ягненок, не довольствуется тем, что так подло нас опозорил, а еще и позволяет себе оскорблять старика отца! Так, значит, по его мнению, я сделал тебя несчастной? Да не умей я владеть собой, сейчас же бы отправился к этому Бруно, плюнул бы ему в физиономию и придушил бы собственными руками!
На Пишранда пылкая речь Элуа не произвела никакого впечатления.
— К счастью, вы прекрасно владеете собой, — только и заметил он.
— Вот именно, месье Пишранд! Я не желаю стать убийцей того, кто когда-то был моим сыном!
— Не говоря уж о том, что вряд ли он позволил бы себя убить.
— Вы что, намекаете, будто он способен поднять руку на отца?
— И даже опустить!
Дикий вопль Великого Маспи вывел Селестину из оцепенения.
— Что тобой, Элуа?
— А то, что я предпочитаю умереть, чем стерпеть побои от родного сына! Все, решено, я умру!
Селестина, как всегда, тут же уверовала в слова мужа и, уже чувствуя себя вдовой, в свою очередь истошно закричала:
— Нет, не умирай, Элуа!
— Умру!
— Нет!
— Да!
Инспектор иронически наблюдал за этой сценой.
— Да не мешайте же ему умереть, коли так хочется, мадам Маспи, — посоветовал он. — Я бы даже с удовольствием взглянул, как он примется за дело!
Элуа возмущенно расправил плечи.
— И вы воображаете, что я стану умирать при постороннем? Нет, месье Пишранд, у меня есть чувство собственного достоинства! И моя агония — дело сугубо личное, месье Пишранд!
Полицейскому все это стало изрядно надоедать.
— Прекратите валять дурака, Маспи! — совсем другим тоном проговорил он. — Ну, так вам по-прежнему нет дела до убийства Ланчало?
— Черт возьми! И почему оно должно меня волновать? Да пусть Салисето или любой другой бедняга из той же компании перережут хоть всех итальяшек от Марселя до устья Роны! Мне на это чихать и наплевать!
Пишранд улыбнулся.
— Спасибо за наводку, Маспи, за мной не заржавеет!
— За какую такую наводку?
Но полицейский ушел, не ответив. Элуа тупо уставился на жену.
Однако прежде чем она успела высказать свое мнение, в гостиную снова заглянул Пишранд и, все так же улыбаясь, обратился к супруге Маспи:
— Будьте любезны, мадам Селестина, верните мне, пожалуйста, часы.