– Смотри, атаман! Велика земля – умных голов на ней мало. Купцами и промышленниками Московское царство крепко. Скажу по чести, не хвалясь: нами, Строгановыми, Русь стоит!..
Дикие горы и церкви с крестами среди гор был нарисованы как бы средоточием мира – узлом, стянутым между шелками Бухары и Китая, льдами севера, неведомыми просторами востока и гильдейским западом. Рубежи мира сближались, страны подавали друг другу руки, на скрещении дорог сидел купец в куньей шапке и парчовом кафтане до пят.
Ермак слышал:
– Говорю самое сокровенное. Все выведал о тебе, а теперь вижу и сам. Потому и говорю, не дивись. Царь возвышен над народом, все ему дано, нет у него никакой нужды – да ничто не отуманит его глаз. С высоты он один зрит всю страну и неподкупно печется о ней. А мы? Сами, мнишь, богатеем? Земле творим богатство! Тут, на украйне дикой, радеем за Русь, за веру. Всей земле заслон! Земля спала, нехоженая, язычники молились в поганых капищах. Аника Строганов, дед, бил челом об этой пустой земле великому государю Ивану Васильевичу. И призвал народ. Подъял неусыпный труд. Выстроил города. Государеву казну податями наполнил.
Никита нагнулся к чертежу, глаза его блестели.
– Смотри! Был генуэзец, фрязин, повел суда, за морем нашел Новый Свет. Золото кораблями оттуда…
– Свет, говоришь? – перебил Ермак. – Новый Свет? Нашел… кто ж он, фрязин этот?
– А ты, атаман, – тихо сказал Никита, – ты подумай: что ж, на Руси нет никого поотважней того генуэзца?
Ермак следил за его тонким красивым пальцем.
– Что там? Ель частая… пуща…
– Царство сибирское!
Ермак повторил:
– Сибирское царство…
– Слыхивал?
– Краем уха. Ты скажи! Чье ж то царство?
– Русское! – Никита ударил ребром ладони по чертежу. – Наше! А сидит там вор Кучум-царь, последыш Батыев.
И, как дядя на пиру, сказал торжественно:
– Великий государь царь Иван Васильевич пожаловал нам, ведая наше радение, Сибирские земли. И Тахчеи, и Тобол, и Обь-реку с Иртышом. Леса, пашни и руды: железные, медные, оловянные и горючие серы…
И развернул пергамент: "Дана грамота в Слободе лета 7082-го[16] майя в 30 день. Царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии".
На шнурке висела царская печать ярого воску.
– Пустошь, – сказал Ермак. – Место немерянное…
Он подумал, прикрыв глаза веками.
– Рухляди ищете? Нелюдье раздольное…
– Там соболь. Царский зверь…
– А может, не одного того чаете, а…
– Дорожку? – горячим шепотом подсказал Никита.
– Путь – еще дальше.
– А куда путь? Куда, думай, казак!
– Вон – он! – Ермак указал на шелковый народ у фарфоровых башен.
– Высоко взорлил! – все горячей, все быстрей зашептал Никита. – Не столь! Не столь! Не большаком, не прямиком. В глухих урманах истомится душа того, кто дерзнет напролом, на стремнинах изноет сердце, пески пустынь выбелят, завеют кости. А верный все ж то путь, самый верный. Слушай! То путь – в Великую Бухару.