Им вдвоем удалось затащить Харри в дом, раздеть и уложить в кровать. Они оставили его там храпящим с открытым ртом и безвольно раскинутыми руками.
– Завтра он придет в себя, – сказал Том.
– Завтра уже наступило, – хмурясь, ответила Алексис.
Том мог догадаться, что она думает и чувствует, как возмущена тем, что Харри пренебрег ею в первый же день. Том уже несколько часов гадал, как закончится этот вечер, как поведет себя Харри, насколько серьезными были его вчерашние слова:
"Может быть, я не очень-то рад перспективе жить в Лос Амантес с моей любимой сестричкой. Такое тебе приходило в голову?"
Нет. Вчера Том не поверил ему. Но судя по тому, как вел себя Харри в последние бурные часы, похоже, он не лгал, говоря, что с огорчением считает оставшиеся до приезда Алексис дни. Потому что сейчас, когда она была здесь, Харри обходился с ней, как с малознакомой женщиной, привязавшейся к ним во время увеселительной поездки с посещением cantinas на набережной Кампелло, живописного уличного кафе, элегантного ресторана и шумного ночного клуба в Аликанте.
Не вспомнив о других обязательствах и ответственности перед Алексис, связанных с завершением празднества, Харри тихо отключился, и его пришлось уложить в постель одного. Да, теперь Том верил ему. Одновременно радовался и огорчался такому повороту событий.
Радовался потому, что мог попытаться снова завоевать любовь Алексис.
Огорчался потому, что, возможно, Харри пожелает продолжить их гомосексуальную связь, которую Том находил постыдной и унизительной.
– Хочешь чашку горячего шоколада? – спросил он Алексис. – Это неплохое средство после такого вечера, оно поможет тебе заснуть.
Почему он сказал это? Меньше всего он думал о сне. После нескольких месяцев гомосексуального общения он умирал от желания позаниматься любовью с женщиной, с Алексис. Хотел убедиться в том, что не разучился это делать. Слава богу, она не была такой напряженной, как он.
– Спасибо, Том. Я не хочу шоколада. Смогу заснуть без него.
Однако Тому показалось, что она вряд ли сможет быстро заснуть, хоть и выглядела усталой. Она явно была напуганной, растерянной. Кто посмел бы обвинить её в этом? В какой-то безумный миг Том едва не придумал некое тактичное оправдание дурных манер Харри и его невнимания к Алексис, но потом он быстро образумился – таким образом он перерезал бы себе горло. Пусть Его Высочество защищается сам.
– Как здесь красиво, – сказала Алексис. – Как тихо. Только волны шумят.
Они вышли в патио и остановились лицом к морю – двое в чужой стране. Однако когда-то они были близки. Однажды в миг блаженной раскованности она прошептала: "Обожаю тебя, Том." Помнила ли она об этом?