– Конечно, – согласился он. – Это был лишь крохотный ухаб на трудной, но праведной дороге. – Его взгляд опускался все ниже и ниже. – Он не мог свести нас на короткую, обрывистую тропку, которая ведет прямо… прямиком в… – Сквозь кружева рубашки виднелись соски, красные, спелые, словно вишни…
Она поднялась порывистым изящным движением.
– Я хочу заниматься любовью с тобой, – пробормотала она, снимая рубашку, – но только не надо чересчур спешить.
Он плотно сжал губы и кивнул. Он протянул руки, и она бросилась к нему.
Кожа у нее была гладкая, шелковистая.
– Давай выключим свет, – предложила она, когда он прильнул губами к ее груди.
– Ты прекрасна при свете, – возразил он, укладывая ее рядом с собой на кровать.
– Не хочу, чтобы ты считал, что нужен мне только для секса, – запустила она пробный шар.
Рот у Бабуна был занят, поэтому он смог лишь что-то промычать в ответ.
– Секс – это, конечно, замечательно, но я хочу, чтобы у нас было и что-то еще. – Она запустила пальцы в его волосы, потом пригладила вихор. – Ты потрясающий парень, и здесь речь идет о большем, чем секс. Вот что я хотела узнать днем на стоянке.
Бабун неохотно расстался с набухшим соском и выпрямился, его глаза оказались рядом с ее глазами, в упор смотревшими на него.
– Ты хочешь сказать, что любишь меня?
Она сдвинула брови.
– Видимо, да. Это случилось не совсем так, как я мечтала. У девушек, знаешь ли, бывают фантазии. – Она чуть прикусила нижнюю губу. – Надеюсь, я говорю то, что нужно. Ты не возражаешь?
– Мне это нравится. Я чувствую, что влюбляюсь в тебя и рад, что ты испытываешь то же самое.
– Я люблю тебя, – тихо, словно обкатывая каждый звук, произнесла Рита Моравиа и, нежно притянув его голову, поцеловала волосы.
Когда она уснула, Бабун выбрался из постели и выглянул сквозь штору. Он испытывал беспокойство. Зачем он сказал это – чушь насчет любви? Только идиот говорит женщине такие слова, прежде чем уложит ее в постель. Он сидел в кресле и грыз ногти. Эта мысль неотступно преследовала его, и в то же время его одолевали сомнения. Неужели он испугался? Да нет, слегка взволнован, нервничает, но не боится. Почему всем женщинам так хочется любви? Интересно, что сказал бы по этому поводу Сэмюэль Доджерс.
* * *
Дрейфус положил бумагу на стол Камачо, сел и принялся раскуривать трубку.
Камачо знал, что это такое: шеф уже звонил ему. Копия письма. Оригинал в лаборатории.
Он раскрыл папку, в которую сотрудники лаборатории клали копии, и взглянул на письмо. Без даты. На конверте штамп: Бейкерсфилд, Калифорния. Поставлен три дня назад. Написано витиеватым, с завитушками, почерком, но вполне разборчиво.