Есть на ночь не стали — ну их к богу в рай, эти грибы. Лучше уж совсем не есть ничего, чем давиться, поедая безвкусное варево. Подумал: интересно, смогу ли я когда-нибудь потом есть грибы?
Эта ночь нам показалась теплее. Пламя костра благодаря нашим усилиям все время оставалось высоким и хорошо согревало ступни, до нетерпимого жара накаляя подошвы на обуви. А выше колен тело мерзло. И с этим неравномерным прогревом мы не в силах были бороться. Мы уже были готовы со всех сторон обложиться горящими углями и вдобавок рассовать их по карманам, не особенно задумываясь о возможных последствиях.
Рано утром, когда еще и шести не было, Леша встал, с полузакрытыми глазами вылез наружу, убедился, что дождь, покапавший ночью, теперь перестал, принес корзину с десятком грибов, оставшихся после вчерашнего дня, и мы принялись их чистить.
У нас появилось новое блюдо. Вернее, напиток: чай из смородиновых листьев. На тот куст мы наткнулись случайно во время последнего перехода. Ягод на нем не нашли, а листьев набрали, решив приготовить отвар. Чай получился чудесный — цвет, вкус, аромат ничуть не хуже, чем у настоящего чая. Так по крайней мере нам показалось. С непередаваемым удовольствием пили его.
Пока мы с Лешей занимались грибами, Толя взялся за изготовление давно обещанного прибора. Спрашиваю его:
— А что за прибор все-таки будет?
— Он будет указывать части света. — Значит, компас?
— Нет. Он называется «прибор для точного ориентирования на местности в трудных условиях».
— А трудные условия — это то, что мы все время ходим голодные?
На сей раз я получил в ответ лишь презрительный взгляд. Можно безнаказанно обидеть изобретателя, но безнаказанно обидеть его создание или хотя бы неодобрительно высказаться в его адрес вам никогда не удастся.
— Дай-ка лучше булавку... — угрюмо попросил Коваленко.
В одиночестве Толя трудился не слишком-то долго. Через какое-то время он торжествующим голосом разрешил подойти. Приблизившись, я сразу увидел самое последнее слово науки и техники.
В крышке от котелка, в воде, набранной из родника, плавала булавка. Концы ее были распрямлены. Разумеется, моя булавка ничем не отличалась от всех остальных и не обладала какой-то особой плавучестью, и, видимо, Толя подумал об этом, потому что насадил ее на два маленьких кусочка коры.
Стараясь случайно не задеть достоинства изобретателя, я бодро отреагировал, в тайне сожалея о потере булавки, которая, вполне вероятно, могла бы пригодиться для какого-то полезного дела. Я восхищенно воскликнул:
— Очень интересно получилось! Потом не удержался и спросил: