Она картинно выбросила вперед руку в тот момент, когда голова Люка коснулась воды. Она следила за погружением его тела в воду. Носле того, как платформа с Люком аккуратно закрыла камеру, раздался щелчок. Его волосы развевались в воде; его ярко-синие глаза встретились с ее глазами.
Затем опустился тонкий белый занавес, закрывший камеру с четырех сторон.
Часы начали тикать, отсчитывая время.
– Одна минута, – объявила Роксана голосом, ничем не выдававшим ее внутреннее волнение. Она представляла себе, как Люк снимает наручники. Вернее, ей хотелось, чтобы сейчас происходило именно это. Он же скорее всего в этот момент уже выбирался из цепей.
Когда стрелки часов приблизились к двум минутам, из зала донесся шепот. Роксана почувствовала, как покрылись холодным потом ее ладони и спина. Он обычно укладывался в три минуты, максимум в три минуты двадцать секунд. Сквозь белую ткань ей почти не было видно никаких движений.
У него нет никакой возможности позвать на помощь, думала она в отчаянии, когда стрелки на часах приблизились к трехминутной отметке. Он не может даже подать знак, когда в его легких кончится запас воздуха. Он может умереть еще до того, как успеют открыть этот белый занавес, до того, как Мышка разобьет стекло. Он может умереть в одиночестве и мертвой тишине, прикованный цепями к своему собственному честолюбию.
– Три минуты, – произнесла она. На сей раз в голосе зазвучали нотки беспокойства, и зрители наклонились вперед.
– Три двадцать, – сказала она и в страхе посмотрела на Мышку.
– Три двадцать пять. Дамы и господа, пожалуйста, сохраняйте спокойствие, оставайтесь на местах, – она глотнула воздух, представляя себе, как сжимаются его легкие.
– Три минуты сорок секунд.
Где-то на галерке истерично завопила дама. По рядам прокатилась цепная реакция тревоги, и публика завелась. Многие вскочили с мест, когда стрелки часов приблизились к отметке четвертой минуты.
– Боже мой, Мышка! За восемь секунд до конца Роксана отбросила в сторону сценический образ и отдернула занавес. Он упал как раз в тот момент, когда Люк отодвигал плечом платформу. Он вылез наружу мокрый и прилизанный, как выдра, жадно глотая воздух. Глаза его светились триумфом. Зал же взорвался криками и аплодисментами. Стоило выжидать еще тридцать секунд под водой после сбрасывания оков.
Он стоял, тяжело дыша, с поднятой рукой. Он уже решил использовать эти драматические тридцать секунд в своем следующем выступлении. Ухватив руками платформу, он вначале поднял ее, оторвав от камеры, а затем бросил на сцену, после чего, весь мокрый, раскланялся.