– Ага, – войдя во вкус, Лоренцо показал пальцем на фотографию, где была запечатлена наиболее непристойная и невероятная поза. – Интересно, как это он так вывернулся? Жена моя была бы в восторге.
– Неважно, – Сапперстайн прокашлялся. Он с опозданием вспомнил, что среди них есть женщина. – Господин Уайатт, сядьте, пожалуйста, пока мы…
– Это монтаж! – кричал Сэм. – Это он сделал. Он лгал и обманывал, – тяжело дыша, он показал пальцем на Люка. – Но он за это заплатит. Все они заплатят. У меня есть доказательства, – крякнув он полез в сейф. Его нервы окончательно сорвались, когда он вытащил оттуда брильянтовую диадему. – Это фокус, – проговорил он, захлебываясь. – Фокус, – он отпрянул, уставившись на усеянную брильянтами корону, и тут смешок прорвался сквозь его зловещую ухмылку. – Это исчезнет.
Сапперстайн кивнул Лоренцо, который взял диадему из рук Сэма.
– Вам не нужно ничего объяснять, – начал он, вытащив запонку. Тем временем Сапперстайн извлек из сейфа драгоценности.
– Я буду президентом, – с пеной у рта кричал Сэм. – Через восемь лет, мне нужно только восемь лет.
– Ой, я думаю, ты получишь больше, – прошептал Люк. Он щелкнул пальцами и подал Роксане внезапно появившуюся между пальцами розу. – Вот и все, Рокс.
– Угу, – она уткнулась лицом в его грудь, чтобы скрыть широкую улыбку. – А что мы покажем на бис?
Осень в Новом Орлеане была теплой, яркой и необыкновенно сухой. Дни становились короче, но вечер за вечером закаты являли собой чудесную симфонию из разных цветов и оттенков, которая захватывала дух и зачаровывала глаз.
Макс умер во время одного из таких ярких световых представлений. Он лежал на своей кровати, а рубиново-красный закат стал его последним занавесом. Семья его была рядом и, как сказал Леклерк, сидя за одной из выпитых в ту ночь бесчисленных чашек кофе, это была самая прекрасная смерть из всех возможных.
Роксане оставалось довольствоваться этим, а также тем обстоятельством, что Люк вложил философский камень в одряхлевшую руку их отца, который и перешел в мир иной вместе с этим камнем.
Он не был похож на сверкающую драгоценность и представлял собой обычный серый кусок горной породы, разглаженный временем и прикосновениями любопытных пальцев. Размер камня был таким, что он свободно умещался в ее ладони, и сейчас лежал в ней так же, как лежал в других ладонях во время других эпох.
Если и была в нем сила, то Роксана ее не ощущала, но надеялась, что ее ощутил Макс.
Камень похоронили вместе с Максом светлым ноябрьским утром. Над головами собравшихся сияло голубое небо. Легкий ветерок шевелил траву, выросшую среди могил жителей города, который он так любил. В воздухе стояло благоухание, и звуки Шопена лились из дюжины скрипок. Макс не потерпел бы черного крепа и органной музыки.