Он просидел так почти до полуночи, мучая себя одной фотографией за другой до тех пор, пока не обессилел настолько, что едва смог подняться в свою комнату. Однако уснуть ему не удалось – слишком много воспоминаний, слишком много улик, которых он не замечал. Они с Энни спорили о стерилизации. Она настаивала на том, чтобы ей перевязали трубы, вместо того, чтобы сделать Алеку вазэктомию, потому что, говорила она, ей невыносима мысль, что ему придется испытать боль и неприятные ощущения. В устах Энни такое объяснение звучало вполне правдоподобно. А все те случаи, когда она пыталась не дать Тому Нестору напиться и не наговорить лишнего в присутствии Алека? А те моменты, когда он заставал ее в слезах безо всякой видимой причины? О Энни!
Его мозг закипал, мышцы сводила судорога. Ему требовалось что-то делать, куда-то ехать, он должен увидеть маяк.
Он поднялся задолго до восхода солнца, оставил на кухонном столе записку для Лейси и в густом утреннем тумане поехал к Кисс-Ривер.
Он почти доехал до маяка, когда увидел у дороги лошадей и остановился, чтобы понаблюдать за ними. В тумане они то напоминали призрачные тени, то вновь обретали плоть и становились осязаемыми. Он разглядел жеребенка, сбитого «мерседесом», который пасся у обочины дороги. Очевидно, горький опыт ничему его не научил. Алек заметил слабый шрам на крупе животного в том месте, где он зашил рану. С помощью Пола. «Лошадка „клуазоне“. Она дорожила ею». Действительно ли это так?
Алек мысленно зарычал на самого себя. Ему хотелось отключить свою память, заглушить ее.
Он продолжил путь к маяку.
Белая кладка расплывалась в тумане, и Алек едва мог различить ее стоянки. Он зашел внутрь и начал подниматься по стальным ступеням мрачной, заполненной эхом башни, не останавливаясь до тех пор, пока не достиг самого верха. Он вышел на галерею. Теперь он был выше тумана, стелившегося под ним. Фонарь отключился, должно быть, несколько минут назад, с первым светом дня. Солнце поднималось над морем в потрясающей игре розового и золотого, расцвечивая небо и отражаясь в воде.
Алек прошел на другую сторону галереи и устремил взгляд на дом смотрителей. Сквозь туман ему удалось разглядеть лишь один из бульдозеров и ковш экскаватора, торчавший из кустов рядом с домом.
Он сел на холодный железный пол галереи лицом к океану и восходу солнца, закрыл глаза и прислонился к черной стене, ожидая, когда привычное волшебство маяка придаст ему силы и успокоит возбужденные нервы.
Поднималась ли она сюда с кем-нибудь из них? Занималась ли когда-нибудь любовью здесь? А на берегу, у подножия маяка?