Мэри прочистила горло.
– То же самое, если выходишь замуж за смотрителя маяка, – продолжила она. – С самого первого дня, еще только ступив на Кисс-Ривер, я знала, что буду помощницей Калеба в его работе. Невозможно быть сыном и внуком смотрителя маяка и не уважать море, обычно говорил Калеб. Это прекрасно и опасно одновременно, как некоторые женщины.
Мери снова посмотрела на Пола Маселли, который начал судорожно строчить в своем блокноте, несмотря на то, что диктофон записывал каждое слово. Он сжимал ручку так, что побелели костяшки пальцев, и против воли она почувствовала к нему некоторую симпатию.
Она быстро продолжила:
– Предполагалось, что на Кисс-Ривер должно быть, по крайней мере, два смотрителя. Помощники смотрителя приходили и уходили, а семья Калеба никогда не покидала маяк. Здесь был наш дом.
Она рассказывала о том, как Калеб рос на Кисс-Ривер, как его мать каждое утро перевозила его через залив на лодке, чтобы он мог ходить в школу в Дэвитауне.
– Там мы с Калебом и познакомились, – продолжала Мери. – Мы поженились в тысяча девятьсот двадцать третьем году, и я стала помощником смотрителя. Но тут я уже забегаю вперед.
У нее пересохло в горле, и ей хотелось чего-нибудь выпить. Пиво было бы как раз кстати, но здесь, в доме престарелых, алкоголь был категорически запрещен. Она вздохнула, возвращаясь мыслями к своему посетителю.
– Значит, вы интересуетесь, как проводил день смотритель? Поднимаясь по лестнице – вот как, – Мери улыбнулась. – Во сне я все еще взбираюсь по этим ступеням, по всем двумстам семидесяти, и когда я по утрам просыпаюсь, у меня болят ноги, и я могу поклясться, что от подушки пахнет керосином. Вам, конечно, может показаться, что такая жизнь довольно однообразна, но в действительности, если вспомнить, это вовсе не так. На ум приходят разные случаи: шторма, обломки кораблей, которые выносило на берег. Или, например, однажды ночью москиты облепили стекло фонаря, так что почти затмили свет маяка. Хотите послушать эту историю?
– Я с удовольствием выслушаю все, что вы захотите мне рассказать.
– У вас случайно нет сигареты?
– Увы, нет, – он выглядел растерянно, – к сожалению.
Мери разочарованно покачала головой и стала рассказывать, что москиты были огромные, как мухи, и маяк привлек их такое количество, что его свет был еле-еле виден. Потом она вспомнила, что однажды, когда Калебу было только десять лет, сломался часовой механизм, поворачивавший линзу, а его отец сломал ногу и не мог подниматься в световую камеру маяка. Помощника у смотрителя тогда как раз не было, и Калеб с матерью по очереди целых две ночи поворачивали линзу вручную, чтобы корабли в море не сбились с курса. Мери до сих пор помнила, как она беспокоилась, потому что Калеб не появлялся в школе несколько дней. Когда же он наконец пришел, то еле-еле двигал руками и сказал, что его мать всю ночь плакала от боли в плечах. Через много лет он говорил, что трудно было только физически, а с установкой точного периода вращения не возникло никаких проблем, ведь они давно уже существовали в идеальной гармонии с ритмом маяка.